Все до последнего страхи

Ему вспомнилось предупреждение доктора Сильверман. Эти препараты могут зародить в мозгу иллюзию о том, что есть только один выход.

Но это была не иллюзия. Все началось, когда у него в ухе раздался шепот. Голос рассудка, закравшийся в подсознание: «Без тебя им будет только лучше». Он делал это ради них, чтобы оградить от финансового краха. Чтобы избавить от необходимости жить со сломленным человеком. Вот что ему без конца внушал тот голос. Хотя глубоко в душе он понимал, что все это совсем не ради них.

А ради него самого.

Чтобы перекрыть кран хлещущего фонтаном отчаяния.

Эван высыпал в руку горсть таблеток, швырнул в рот и запил виски. Он проглотил их с таким трудом, что ему пришлось подавить рвотный позыв. Потом налил себе еще стакан, быстро выпил и стал ждать, когда подействует лекарство.

Эван не был набожен, но ему нравилась сама идея организованной религии – с упором именно на ее организованность. Как финансист он ценил слаженность и порядок. Кроме того, его привлекали религиозные обряды и традиции, призванные сделать человека лучше. Живя в Небраске, они по настоянию Лив каждое воскресенье отправлялись в церковь. В свое время, когда его жене было десять, вера помогла ей справиться со смертью матери. А после ареста Дэнни и их переезда в Нейпервилл, штат Иллинойс, ему попросту недоставало на все это терпения.

Тем не менее, ожидая действия лекарства, он все же произнес: «Прости меня, Господи. Ради всего святого, прости. И позаботься о них».

И в этот момент, будто в ответ на его мольбу, раздался телефонный звонок. Но это был непривычный рингтон.

Эван посмотрел на экран. Звонили по FaceTime. Обычно этим сервисом он не пользовался и номер узнать не мог. Хотел было его проигнорировать, но, если это божественное вмешательство, лучше уж ответить.

Он провел пальцем по экрану, но ничего не увидел. В этот же момент до него донеслась музыка и гомон толпы, будто из ночного клуба или бара. В небольшом окошке в правом верхнем углу экрана маячило его собственное лицо. Прямо как в том документальном фильме. Изображение качнулось в сторону, и на экране появилось женское лицо. На него падала тень, но Эван каким-то образом разглядел на нем страх. Женщина быстро шагала, то и дело наталкиваясь на людей, из крохотных динамиков доносилось ее прерывистое дыхание и приглушенная музыка. Наконец она остановилась под приглушенным источником света.

Вместе с ней в груди остановилось и сердце Эвана. Он не мог сделать вдох. Не мог думать. Лишь потянулся вперед, приблизив к экрану лицо.

Девушка что-то произнесла в камеру, но слов ему разобрать не удалось. Электрический разряд пробежал по каждому нерву его тела из-за ее лица – рыжеватая блондинка с веснушками и небольшим шрамом на лбу. Эван сжал кулаки и протер глаза. Нет, этого не может быть.

Потом нащупал кнопку и добавил громкости.

Девушка на экране повторила свою фразу, на этот раз вполне отчетливо.

– Помогите.

В этот момент ее схватила за волосы чья-то рука, телефон резко дернулся в сторону, и все пропало.

Эван несколько раз моргнул, пытаясь осознать произошедшее. Подбежал к раковине, сунул в рот два пальца, и его стошнило. Коричневая жидкость и капсулы лекарства, так и не успевшие раствориться.

У него подкосились ноги, голову заволокло туманом. Он не мог сказать из-за чего – от потрясения или того, что некоторые таблетки уже успели проникнуть в кровь. Ему нельзя было отключаться. Сначала он должен понять, что только что видел.

Схватив свой айфон, Эван прогуглил номер. Вызывающим абонентом оказался «Moloko Бар», расположенный в мексиканском Тулуме. Он нажал на кнопку вызова. На экране отразилось его собственное лицо, но звонок остался без ответа.

«Ответь, – думал Эван. – Прошу тебя, ответь мне, Шарлотта».

Глава 9

МЭТТ ПАЙН

Мэтт пытался уснуть, но в его голове лихорадочно пробегали мысли. Довершали дело диванные пружины Ганеша. Уставившись в растрескавшийся потолок квартиры, Мэтт вслушивался в звуки Нью-Йорка. Кошачий вой (ему показалось, что это кошка), вой сирены вдалеке, грохот мусоровозов. Он никак не мог разобраться в своих ощущениях. Его одолевала не просто тоска – смесь из чувства вины, скорби и угрызений совести, – но и нечто более знакомое: глубокое, нерушимое одиночество, ставшее после ареста брата его постоянным спутником.

Все началось тем летом, когда они перебрались из Небраски в Иллинойс, вынужденные бежать из родного города. На свете нет ничего, что обостряло бы в душе ребенка чувство одиночества больше, чем летний переезд. Трудно найти друзей. Школа закрыта, а соседские дети разъехались либо с родителями, либо в лагеря или пошли работать.