Все девочки взрослеют

В одно воскресное августовское утро, пока Питер спал, мы с Джой сидели в гостиной. Дочь играла с кукольным домиком, а Нифкин свернулся на подстилке, держа ухо востро. Зазвонил телефон. «Неизвестный номер» — высветилось на экране. Я поморщилась. В последнее время Питер отвечал на звонки, открывал дверь и просматривал мою электронную почту, но я не хотела его будить. «Не будь тряпкой», — подбодрила я себя и подняла трубку.

— Алло?

— Кэнни?

Голос отца изумительно звучал по телефону: глубокий, бархатистый, гулкий. Я сразу узнала его — хватило одного лишь моего имени.

Мой же голос был высоким и дрожащим. Как у двоечницы, вызванной на уроке математики.

— Да.

— Звоню тебя поздравить — Отец выдержал паузу. — С бестселлером, — подчеркнул он.

Я старалась говорить сухо.

— Чем могу помочь?

— Хорошо, что ты спросила. У нас не было времени поговорить на встрече с читателями.

Чистая правда, учитывая, что он быстро смылся, а я на всякий случай попросила заведующую вывести нас через служебный вход.

Я встала с дивана и начала ходить от одной двери к другой. Нифкин семенил рядом, как крошечный беспокойный черно-белый стенографист. Отец объяснил ситуацию: благоприятная возможность, шанс в разы увеличить доход, вступив в партнерство с несколькими хирургами, которые открывают собственную практику...

— Сколько? — Из сухого мой голос стал бесцветным.

Отец засмеялся. Я вздрогнула.

— Это мне всегда в тебе нравилось. — Он снова рассмеялся и закашлялся. — Ты сразу переходишь к сути. Режешь по живому.

«Нет, это ты режешь по живому», — подумала я.

— Кэнни, можно услышать твоего дружка? — вкрадчиво произнес отец.

Я промолчала.

— Ста тысяч должно хватить, — небрежно бросил он, словно речь шла о мелочи для парковочного счетчика.

Я недоверчиво покачала головой.

— У меня нет ста тысяч!

Его тон стал резким.

— А я считал иначе. Разве в «Икзэминер» не написано о шестизначном авансе? Разве твой дом не стоит...

Я оборвала его.

— Аванс был разбит на пять частей. Я отдала комиссионные агенту, заплатила налоги, и у меня на руках ребенок.

К черту бухгалтерию. Я ничего ему не должна, и особенно — что-то объяснять.

Отец словно прочел мои мысли.

— Вдумайся, откуда вообще взялась твоя история. Жизнь героини... то, что она испытала...

— Папа. — Слова застревали в горле. — Только не говори, будто заслуживаешь награды за то, что бросил жену и детей.

— Почему бы и нет? — возразил он.

Напыщенный индюк.

— Я подарил тебе возможность выражать свои мысли. Я подарил тебе историю.

— Ты... Ты правда считаешь...

Я набрала воздуха в грудь. Джой смотрела на меня. Я заставила себя улыбнуться и отнесла телефон на кухню, подальше от дивана и журнального столика с россыпью воскресных газет, треугольным тостом, как любит Джой, и куклой, бережно уложенной в кроватку.

— Ничего ты мне не подарил. Когда я была беременна и приехала к тебе в Лос-Анджелес, ты не пожелал признать меня. А теперь, когда у меня есть деньги, ты тянешь к ним ручищи в полной уверенности, что я написала книгу благодаря тебе?

Последовала короткая ледяная пауза.

— Может, я как-нибудь тебя навещу, — задумчиво сказал отец.

Случайный прохожий, незнакомец не услышал бы ничего угрожающего в его словах. Но я почувствовала опасность за бархатистым тоном.

— Может, как-нибудь навещу твою крошку.

Из моей груди вырвался вздох. Вместе с ним испарилось все мужество.

— Пожалуйста, — взмолилась я. — Пожалуйста, оставь нас в покое.

Я положила трубку и села на диван, обхватив голову руками.

— Мама! — Джой погладила мои колени. — Теперь куклы?

— Теперь куклы. — Я опустилась на пол, заставляя пальцы двигаться, а губы — улыбаться.

Через десять минут вошел Питер, в выходных джинсах, благоухая мылом и одеколоном, который мы с Джой подарили ему на День отца.

— Доброе утро. — Он порылся в стопке газет в поисках кроссворда. — Кто звонил?

Я подошла к мужу, обхватила его за талию и прижалась ухом к груди. А затем повторила знаменитую фразу боксера Роберто Дюрана, которую тот произнес, когда его превратили в котлету.

— No mas.

— Что?

— No mas. Хватит. С меня довольно.