Все демоны Ада

— Ты — самый добрый и чудесный человек, которого я когда-либо встречал. Ты освещаешь каждый мой день своей улыбкой, несмотря на то, что за окном тучи, пасмурно; ты даешь мне надежду всякий раз, когда я ее теряю, поэтому я еще жив. Я верю в завтрашний день. Я знаю, что наполняет мою жизнь смыслом. — Он прислоняется к моему лбу и шепчет с улыбкой: — Ты. Ты, Малышка, разбавляешь ее самыми ярчайшими красками, и я понимаю — в самые тягостные минуты, в самые невыносимые секунды, в самые сложные периоды, что хочу жить ради того, что держит меня тут.

— Артур, — я растрогалась его теплыми словами, греющими и подпитывающими мою давно сломленную душу, — это…

— Т-ш-ш… — шелестит он, поднося к моему рту указательный палец, — я еще не закончил.

Я ощущаю, как глаза заполняют слезы — чего? — радости? Радости, что меня хоть кто-то любит в этом чертовом мире, запятнанном ложью, злостью и облитом греховной грязью? Что меня хоть кто-то ценит в этом доме, где я живу уже четырнадцать лет?

Артур поднимает взор небесно-голубых глаз на меня, и я будто чувствую, как его сердце перестает биться.

— Малышка, я не чаю жизни без тебя, — выдыхает он и сжимает мои похолодевшие от волнения руки — какой же он теплый. — Ты — сама, как жизнь. Как глоток свежего воздуха, без которого я не могу и секунды. Я знаю, что, возможно, мои слова звучат глупо, или ты посчитаешь меня полным придурком, насмотревшимся подростковых мелодрам, но я говорю лишь то, что думаю и чувствую на самом деле. Я бы никогда не стал тебе лгать. И ты это знаешь. А еще знай, что у тебя невероятно добрая душа, Айви Фрост, и смелость настоящего воина.

— Я… — мне нечего сказать; шок сгребает в свои тесные объятия, и понимаю, что нужно плыть по той же волне, что и Артур, но препятствием становится мой маленький словарный запас — да я и не аз в красноречивых признания. — Я… вау.

Браво. Я хоть что-то выдавила из себя.

Артур смеется. Его пухлые чувствительные губы перемещаются к моему уху. Я замираю в предвкушении мелодии его голоса.

— Ты поражена?

— По мне словно не видно! — восклицаю я, сплетая наши пальцы.

— А я все еще жду, что ты скажешь нечто подобное, — оповещает он и, отстраняясь, по-мальчишески улыбается. — Ну, что-то вроде: «Артур, а у тебя не только доброе сердце, но и невероятно красивое лицо! Ты как ангел! О, я вся…»

— Заткнись, — я пихаю его в плечо, смеюсь и, заглядывая в эти кобальтовые глаза, понимаю, что нужно не оставаться в долгу. Летят мгновения, прежде чем я осмеливаюсь отрезать правду: — Знаешь, я не такая засранка, как ты и…

— Засранец? — грудь Артура не перестает дергаться от хохота; он делает умное лицо и выгибает бровь. — Ты правда считаешь меня засранцем?

— Разве что, — я вижу, как его охватывает азарт, и, от греха подальше, отпаиваю к изголовью кровати, чтобы продолжить предложение, за которым сто пудов последует нечто ужасное, — еще и говнюком…

Синонимы от бога.

Артур делает серьезный вид и, сдерживая улыбку, хрустит шеей; я хихикаю, прижимая пальцы ко рту.

— Ну, Малышка, ты пробудила дикого…

— Говнюка? Ммм… или?..

— Ты напросилась! — ехидно оповещает он и подрывается с места, летит на меня.

Я успеваю отреагировать — так как была готова к этому — и, взвизгнув, падаю с кровати вниз, где мы с Артуром, к счастью, устраивали бой подушками. Мое приземление становится мягким, но не тогда, когда парень, смеясь, будто коварный злодей из какого-нибудь малобюджетного фильма, наваливается на меня всей своей тушкой.

— Ауч! — стону я, и Артур, к счастью, перекатывает вес тела на сильные руки, располагающиеся по обе стороны от моей головы. — Ты как тюлень!

— Это тебе за говнюка, — протягивает он, склонив голову к моей, а затем… подносит пальцы к моему животу и… о-о-о, нет. — А это за…

— Ты же не собираешься?..

— Именно, — кивает он, и я понимаю, что всякие мои попытки выкарабкаться из-под него потерпят крах; к тому же, я бегаю медленнее Доусона с пивным-то брюхом! А вот у Артура большие преимущества: его скорости можно лишь позавидовать.

— Ты не посмеешь. Сейчас час ночи, и, знаешь, мне не хочется, чтобы по дому пошли странные слухи о подозрительных звуках из моей…

Я не успеваю договорить; ловкие пальчики Артура пробираются под мою футболку, и нет, чтобы я думала о том, как же это, черт подери, интимно, место в моей голове занимает одна мысль: как бы поскорее отделаться от этого! Щекотки?! Да ладно! Да ладно?!

Артур прибегает к самому ужасному методу «пыток», и я, не собираясь даже и держать рот на замке, несмотря на то, что некоторые Охотники, не вышедшие на вылазку, отдыхают в своих комнатах, разрываюсь в девчачьем (по истине в девчачьем) крике. Артура это забавляет — особенно мои тщетные мольбы о прекращении этого безумия. Но он не останавливается, пока, того не подозревая, не достигает ободка моего лифчика. Его щеки краснеют. Мы прекращаем дикий смех и всякие звуки, и сейчас я прошу господа только об одном: пусть сюда никто не зайдет, а иначе, все это просто не получится объяснить.