Шершеневич посмотрел в упор на сидящих в первых рядах студентов и воскликнул:
Есенин подошел ко мне и тихо сказал:
— После таких стихов сблюешь! Сейчас выступишь ты…
— Я же выступал, Сережа!
— Я не могу. Прочти «Молнию», «Маляра» и «Песню портного».
— Но Мариенгоф объявит тебя! Сергей подошел к Анатолию, что-то сказал ему, и тот назвал мою фамилию. Я прочитал «Молнию»:
Прочитал «Маляра»:
После этого я прочитал «Песню (еврейского) портного»[34]
Есенин взошел на кафедру. Как всегда, у него был бурный успех. Когда мы вышли из ворот университета, трое командоров пошли вперед. До нас доносился их «разговор по душам»: очевидно, Вадим все понял! Подробности разговора я не знаю, только дня через два Сергей сказал:
— Ты понастойчивей созывай наших на заседание! Но как ни старайся, теперь правое крыло, с приездом Ивнева, состояло из четырех человек, а левое из пяти. Выручало только то, что часто кто-нибудь из братьев Эрдман не приходил на заседание…
17
В конце осени 1921 года я пришел утром в «Стойло Пегаса», чтобы просмотреть квартальный финансовый отчет, который надо было срочно отправить в Мосфинотдел. В кафе посетителей не было. В углу за столиком сидел Есенин, писал, по его правую руку лежали скомканные листы бумаги: он переписывал начисто свое стихотворение, а это всегда было связано с переделкой. Я молча прошел мимо него — он и головы не поднял, — спустился вниз. Проверив отчет, сопроводительные документы, я подписался и поставил круглую печать «Ассоциации вольнодумцев», которую захватил с собой.
А на прошлой неделе днем я столкнулся с Сергеем в дверях «Стойла», он спросил, надолго ли я здесь застряну. Я объяснил, что только отдам удостоверение буфетчице, которое она просила, и уйду.
— Куда?
— На работу в клуб Реввоенсовета.
— Пойдем со мной бульварами. Третий день над строфой бьюсь, ни черта не выходит. Ты иди рядом, никого ко мне не подпускай!
— Почему ты не спустишься вниз в какую-нибудь комнату «Стойла»?
— Там полотеры, кругом баррикады, мебели! А тут — завтраки!
— Хорошо, Сережа. Подожди минуту!