Все, что может быть использовано как оружие (СИ)

Потому план проникновения внутрь у разведчика не оброс излишней сложностью во время разработки: появиться там, где пастуху не удивятся, разжиться формой подходящего размера (ничего личного, бойцы, работа такая) и оттуда сдвинуться к соседней группе строений, где солдат много и они большими группами пересекают периметр в обе стороны. Вот к такой группе и пристать: синемундирников много и вряд ли они прямо всех-всех в лицо знают — это не горцы.

Для обзаведения военной формой противника галлиец выбрал себе что-то вроде рыбоводческой фермы — или чего там разводили в нескольких круглых прудах? Но что-то да разводили, вывешенные сети однозначно на это указывали. Туда на его глазах пригнали небольшое стадо овец, причём загнали животных в какой-то сарай. На несколько служебных строений приходился всего один небольшой дом жилого вида: то есть обслуживающий персонал объекта составляет всего несколько человек. И их не пойдут проверять среди ночи, никто не хватится — не батарея крупнокалиберных орудий, чай.

До фермы разведчик добрался быстрым шагом, почти бегом, игнорируя лёгкую боль в ноге. Благо, тьма уже достаточно сгустилась, чтобы прикрыть его и Метиса. Однако наступающая ночь одновременно работала и против Антуана с напарником: большинство работ внутри периметра заканчивалось, и до утра движение людей через ворота почти полностью прекратится. Нужно было торопиться, но аккуратно, очень аккуратно: излишняя поспешность и недооценка противника могли запросто убить любого.

— …Сарж, а сарж? Слыш? — пехотинцы, по воле создателя тайной базы переведённые в рыбоводы, оставили открытым окно. Свет наружу лился слабый, находящиеся в комнате явно экономили масло. Де Вилшеру пришлось до ломоты напрягать глаза, чтобы подкрасться к подоконнику беззвучно. — А давай, эт самое… Того-этого!

— Я сержант, деревенщина, — второй голос принадлежал человеку в возрасте. И, судя по интонации, собеседник успел его утомить. — А ты — выражайся нормально, “эт самое”.

— Так я и талдычу: сарж! Давай баранину на углях запечём, стал быть? А то ить страсть как надоело одну требуху жрать! Я ж такой, этот, как его… ри-цепть, вот! — знаю!

— Только не говори, что решил одну из кормовых овец под нож пустить, оглоед, — подпустив угрозу в голос, посулил старший по званию. — Я ж тебя сам удавлю, растудыть, не дожидаясь, значит, господина офицера! Слышал же, идиотина: любые проступки тут, в долине, считаются как особо тяжкие!

— А чё сразу проступок? — рядовой как-то прямо по-детски обиделся. — Я, ить, всю кровь до капельки в пруд спущу! А гадины, стал-быть, всё равно мясо не едят. Сколько добра переводим на гниль, аж прям слёзы на глаза наворачиваются! Опосля них…

— Вот я у тебя-то завтра похлёбку отберу да по землице возьму да размажу, — как-то даже ласково посулил оптимизатору его непосредственный командир. — Як тебе разница, с тарелки есть или с травы слизывать?

— Да как будто кто заметит, что пиявицы разок чутка недожрали? — в сердцах бросил оппоненту, легко разбившему все “хитрые” аргументы молодой. — Никому и дела нет! Невмочь уже, на вкуснятине сидеть, и ни-ни! Вон, горцев, вестимо, никто похлёбкой что ни день не потчует!

— А ты, солома, никак в линейную роту захотел, да? — тут тон пожилого сержанта опять изменился, стал вкрадчивым, опасным. — Так я запросто тебя спроважу, плац ногами что ни день месить, только намекни! Э-эх, шелупень, пороха не нюхавшая. Попал на синекуру, а всё туда же, да ещё и меня за собой утянуть хочешь? Накося, выкуси! Ща я устрою тебе жизнь-то по уставу! А ну вставай. Вставай, говорю! За-чёт сдавать будешь, по всей вверенной тебе, балда, работе. И не дай волчица-мать тебе мямлить начать!

Иногда разведчику тоже везёт: несмотря на спешку, из-за банальной бытовой ссоры двое шеповцев прямо на блюдечке решили принести ему ценные сведения — знай только не отставай, не отсвечивай и слушай.

— Ну вот бритва, ить, чтобы аспидам проклятущим в шкуре овечей не путаться, — стены сарая оказались такими щелястыми, что Антуану даже напрягаться не приходилось, чтобы слышать всё через блеяние потревоженной отары. Впрочем, сослуживцы почти сразу покинули овин и направились к ближайшему пруду — Вот эта воротина на манер колодезного журавля, чтобы, значит, бритую овцу кунать. И нимать доставать, пока пиявицы сами не отвалятся и больше подплывать не будут. А вот молоток деревянный, чтоб ить оглушать животину несчастную, и она нечисть прудовую копытами не побила. А в том сарае пресс собран, чтоб гадов, сетью ловленных, на сок давить. На кой чёрт, правда, так в толк и не возьму…

— Вот и не твоего ума дело!

Де Вилшер только покачал головой, осторожно подбираясь к пруду за спинами военнослужащих и подхватывая “деревянный молоток”, по размерам — так самую настоящую палицу. Разведение пиявок! Ну вот зачем?! К сожалению, заняться допросом рядового и сержанта он не мог: темнота поджимала всё сильнее. Невольным “языкам” даже могло повезти, но — вот беда: телосложением немолодой сержант здорово походил на галлийца. Как уже и говорилось: ничего личного…