Все, что блестит

Проворачивая в уме всё снова и снова в течение долгой дороги в Корнуолл, она задавалась вопросом, не знала ли она с самого начала наверняка, что Николас думает о ней. Иначе, почему она упомянула о браке в такой момент, когда Николас, занимаясь с ней любовью, был уже на пределе, готовый окончательно овладеть ею? Не понимала ли она на подсознательном уровне, что он не позволит ей думать, что, обольстив её, намеревается жениться?

Она была рада, что не открыла ему тот факт, что до сих пор оставалась девственницей, — он бы рассмеялся ей в лицо. Она могла доказать это ему. Без сомнения, он потребовал бы доказательств, но она слишком горда. Почему она должна что-то ему доказывать? Она любила Роберта, и он любил её, и она не станет извиняться за их брак. Как-нибудь она забудет Николаса Константиноса, сотрёт память о нём. Она не позволит воспоминаниям о нём разрушить свою жизнь!

Глава 7

В течение шести недель Джессика детально изучала газеты в поисках любого, даже самого маленького сообщения о том, что Николас вернулся в Грецию. Несколько раз его имя упоминалось, но речь всегда шла о том, что он полетел в то или иное место на очередное совещание, а днём позже она читала, что он возвратился в Лондон. Почему он оставался в Англии? Прежде он никогда не задерживался здесь так надолго, всегда возвращаясь на свой остров при первой же возможности. Она никак не связывалась с Чарльзом, и потому не могла получить от него ни малейшей информации — не той, которую черпала из газет. «Я ничего не хочу знать о Николасе», — отчаянно твердила она себе снова и снова, но боль в сердце не утихала, заставляя её ночь за ночью лежать до рассвета с открытыми глазами, и превращала любую еду во рту в горечь.

Она быстро худела, её и без того тоненькая фигурка становилась совсем хрупкой. «Вместо выздоровления я рискую превратиться в символ упадка викторианской эпохи», — насмешливо подтрунивала она над собой, но никакие усилия не могли заставить её проглотить более одного-двух кусочков какой-либо еды.

Долгие прогулки с Самантой и её резвящимися щенками, которых она брала для компании, утомляли, но не доводили до изнеможения, в котором она нуждалась, чтобы, наконец, поспать. Вскоре она начала испытывать такое чувство, будто её окружают призраки. Всё напоминало ей о Николасе, хотя ничего не было в точности таким, ведь он находился в Лондоне. Она слышала его голос и вспоминала его жадные поцелуи, его неистовое чувство собственности. Возможно, он не любил её, но, безусловно, хотел и был весьма откровенен в своём желании.

Неужели он ожидал, что она вернётся к нему? Было ли это причиной тому, что он всё ещё оставался в Лондоне? Мысль эта опьяняла, но Джессика понимала, что на самом деле ничего не изменилось. Он либо примет её на своих условиях, либо не примет вообще.

И она по-прежнему продолжала оставаться в своём загородном доме, спускаясь каждый день вниз на пляж, где отдыхающие — и взрослые, и дети — затевали возню и неистово радовались при виде пяти толстеньких прыгающих щенков. Тех уже отняли от матери, и, помня о том, как быстро они растут, Джессика отдала их, одного за другим, восхищённым детям. Теперь с ней оставалась только Саманта, и дни тянулись бесконечно долго.

Как-то однажды утром она посмотрела на себя в зеркало, завязывая лентой волосы, по-настоящему посмотрела на себя, и была поражена тем, что увидела. Она действительно позволила Николасу Константиносу превратить себя в это бледное, хилое существо с огромными тёмными кругами под глазами? Что было с ней не так? Да, она любит его. Несмотря на всё, что он сказал ей, она всё ещё любит его, но не настолько пала духом, чтобы позволить ему уничтожить себя!

Джессика начала понимать, что решение укрыться здесь, в Корнуолле, ничего не изменит. Она не может справиться с собой; скорее, наоборот, её просто снедает потребность видеть его, прикасаться к нему.

Внезапно в её голове созрел план, и она гордо вскинула подбородок. Пусть она всё ещё любила Николаса и не могла освободиться от этой любви, но это уже не была чистая, светлая любовь, которую она предложила ему в первый раз. Мучительный огонь опалил её сердце. Для сожжённых руин былой нежности могло хватить простой физической любви. Возможно, в его руках она сможет понять, что вся её любовь сгорела, и Джессика обретёт свободу. А если нет, если она поймёт, что, несмотря ни на что, продолжает любить его, что ж, когда он женится на своей чистой, целомудренной маленькой Елене, у неё останутся воспоминания и познание его страсти — страсти, которой Елена никогда не узнает.

Вдруг Джессика поняла, что, если она станет его любовницей, он поймёт, что никто другой никогда не прикасался к ней. Что он подумает? Принесёт извинения, попросит у неё прощения? Мысль оставила её странно равнодушной за исключением горечи от забавных размышлений о том, что единственный способ доказать ему свою невинность, — потерять её. Ситуация была нелепа, и Джессика задавалась вопросом, оценит ли Николас комизм положения, когда всё узнает.