Все было не так

После этого я еще долго стояла на тускло освещенной парковке. Не могла войти внутрь, не могла посмотреть на Денни и Эмбер и объяснить им, что только что произошло. В основном потому, что не знала, как это сделать. Я не понимала, как от такого идеального момента, танца и разговора о совместной поездке через страну мы перешли к крикам.

А теперь он ушел.

Я больше не хотела здесь находиться. Без него. Поэтому достала из сумочки ключи и направилась к грузовику.

Я некоторое время ездила с орущим радио по городу. Понимала, если приду домой слишком рано, мама захочет знать, что случилось, а я слишком устала разбираться с ее беспокойством.

Когда я наконец заехала на подъездную дорожку, в доме не горел свет. В окнах рядом с дверью тоже было темно. Интересно, Майлс добрался до дома? И как? Может, попытаться с ним поговорить или оставить на ночь в покое? Часть меня хотела извиниться, хотя я честно не понимала, что сделала не так. Наверное, слишком надавила на него, но ради благой цели.

Я так думала.

Я заглушила двигатель и услышала гудение телефона. Я бросилась за ним, думая, что это Майлс. Что он скажет, что нам надо поговорить. Что захочет объясниться.

Но сообщение пришло не от Майлса, а от Келли Гейнор.

Забавно, что некоторые воспоминания о том дне кажутся мне очень яркими, как фильм на экране с высоким разрешением, проигрывающийся за моими глазами, тогда как другие становятся размытым пятном или вообще отсутствуют.

Например, я не помню, кто из нас заметил засос на шее Сары или как мы убедили учительницу биологии одновременно отпустить нас в уборную. Но картинка становится четче, когда мы стоим перед зеркалом. Я очень живо помню выражение лица Сары, когда она всмотрелась в свое отражение и чуть склонила голову, чтобы увидеть засос. На ее лице отразились тревога и раздражение, но я не могла не заметить толику гордости.

Келли уже была там. Я видела ее в зеркало – она стояла в углу за нами, словно тень с сигаретой. Ничего нам не сказала, и мы ее проигнорировали. Я всегда считала Келли школьным привидением. Если приглядеться, она здесь, но этого легко не заметить, если не заглядывать в темные углы.

Сначала память молчит. Я знаю, что Сара что-то говорила, рассказывала о засосе, когда достала тональник и воспользовалась им. Но слов нет. Это похоже на выключение звука во время фильма. Но потом за нами открывается дверь кабинки, и выходит Эшли.

– Я собиралась спросить, где ты пропадала последние несколько вторников, – сказала она. Она смотрела на Сару, рот скривился в презрительной усмешке. Сейчас мне в некотором смысле даже смешно это вспоминать. Несмотря на возникший между нами конфликт, я знаю Эшли как доброго и заботливого человека. Слишком переживающего. А это была другая Эшли. – Но, кажется, уже получила ответ.

– О господи, Эш. – Сара развернулась к ней. Намек на гордость, который я видела несколько секунд назад, исчез. – Прости. Я просто…

– Эй, я понимаю. Кому нужен Иисус, когда к твоей шее присосался парень?

Я сжала руки в кулаки, но стоящая рядом Сара даже не вздрогнула. Сару сложно было обидеть. Даже в четырнадцать лет она излучала такую уверенность в себе, что я представить не могла. Когда ее оскорбляли – что, честно говоря, случалось нечасто, – слова как будто отскакивали от нее. Словно она знала, что лучше любых ярлыков, навешанных на нее.

И тут такая же ситуация. Они с Эшли долгое время дружили, но даже когда эта девушка, которую она знала всю свою жизнь, попыталась ее пристыдить, Саре было все равно.

Из письма Эшли я знаю, что Сара покраснела, но не помню этого. Я помню, как она наблюдала за Эшли, которая подошла к раковине, чтобы помыть руки.

– Ты же не собираешься…

– Рассказать твоим родителям? – спросила Эшли. – Нет. Если тебе комфортно врать, зачем мне тебя останавливать? Но помни – может, они и не в курсе, чем ты занимаешься, но Бог знает.

Я снова посмотрела на Сару, и она закатила глаза. Минуту спустя, когда Эшли ушла, она сказала:

– Кто-то должен ей сказать, что Богу нравятся хорошие люди.

Келли хохотнула из угла, а Сара широко улыбнулась, сверкая брекетами. Никто из нас не видел, как Келли Гейнор улыбается, не говоря уже о смехе. Но если кто и мог ее рассмешить, так это Сара.

Она снова взяла тональник и принялась замазывать засос.

– Нам надо торопиться. Скоро прозвенит звонок.

– Ты действительно думаешь, она не расскажет твоим родителям? – спросила я.

– Не расскажет. Она ханжа, но не стукачка. Сказать правду? Мне кажется, у нее сейчас все сложно. Она не всегда была такой плохой.

Она закрыла крем и сунула его обратно в сумку. Я понятия не имела, как она умудрялась покупать столько косметики и протаскивать ее в школу незаметно от родителей, но коллекция продолжала расти. Иногда по утрам, когда она заканчивала краситься в столовой за столом, используя камеру телефона в качестве зеркала, она поворачивалась к сидящей рядом девочке и предлагала накрасить и ее. Благодаря ее тайным запасам косметики многие девятиклассницы могли слегка преобразиться.