Всё было, было ... (СИ)

ко всем её делам.

Щедра десница Божья,

и в ней твоя душа.

Позволит, может, тоже

жить, жизнью дорожа.

Бывший садовод

К земле любовь моя поблекла,

К лопате приутихла страсть.

То холодрыга тут, то пекло —

Никак не попадаю в масть.

На даче грустен и печален,

Ведь к грядкам мне талант не дан.

Я только дачник, не крестьянин.

Люблю шезлонг, стихи, роман.

Мой сельский друг по мне пройдётся.

Что в оправдание сказать?

Газон заросший остаётся

Глагольной рифмой воспевать.

Люблю считать на небе звёзды,

О лунных пятнах горевать

И, на листе рифмуя грёзы,

По звёздным топям строить гать.

Не скрою, трогают меня

Рассветный шепоток листвы,

Росой умытая стерня,

А в полночь песня соловья

И запах скошенной травы.

О фото с тоской

Почему я на фото значительно старше,

чем кажусь сам себе?

Аппарат на меня тиражирует шаржи

в непонятной злобе.

Кое-кто говорит, что не фотогеничен,

не въезжаю в формат

и для фотопортретов не вышел обличьем.

Сам во всём виноват.

Я и так, я и сяк, вылезаю из кожи —

чем не Ален Делон?

Аппарат же опять строит мерзкую рожу —

виноват, дескать, фон.

Мне сгодилась бы Эйфеля башня для фона,

можно и Нотр-Дам.

И тогда я не взял бы в подмётки Делона,

вкупе с ним и Ван Дамм.

— Аппарат не при чём, что валить на железку, —

говорит мне молва.

И потом продолжает совсем по-простецки:

— Если рожа крива.

Вьётся жизнь ...

Вьётся жизнь

и оборвётся —

тонкая, как нить ...

Что-то грустно мне поётся,

нечего скулить!

Держит ночью оборону

арьергард зимы,

а с утра

её уроны

наблюдаем мы.

Круто март

за дело взялся.

Первенец весны

ярким солнцем улыбался,

блеском белизны.

Днём Пахра меняет саван

на рябой халат,

и похож

на шкуру пса он

пятнами заплат.

Нарушает звон капели

леса тишину.

Изумлённо смотрят ели,

лапы отряхнув,

на последствия недавних

ледяных дождей —

разрушительностью равных

не припомнить ей.

Пополам берёзы-спички,

старые — в труху.

Что потоньше и погибче,

согнуты в дугу.

Бурых сосен вдоль дороги

остовы стоят.

Царства зимнего итоги

подбивает март.

Я итоги в свете лунном

подвожу в ночи.

Что судьба

на вещих струнах

завтра набренчит?

Бог пошлёт,

ещё придётся

на Пахре побыть...

Что-то грустно мне поётся —

нечего скулить!

Я - дачник

Эх, давно не бывал на даче!

Вот он родненький мой "Салют"!

На посту стоит, зад отклячив,

Цербер — мрачен и лют.

— Вижу новые лица, вау!

Сторож строг. Посмотрел вприщур.

— Подымай-ка, месье, шлагбаум,

рад Вас видеть, бон жур!

Он со скрипом потёр щетину,

пятернёй почесал в паху,

препротивную скорчил мину,

просипев: — Ху из ху?

— Я вернулся, как блудный отпрыск.

Тридцать лет! Но иссякла прыть.

Вот вернулся, как дачник, в отпуск —

не копать, не косить.

— Ты мне тут не крути пластинку.

Пропуск есть? Без него нельзя.

Сунул Церберу четвертинку,

и я — дачник, друзья!

Бытие моё

Комарам на пропитанье, в ссылку!

Тишины хочу до исступленья.

В одиночество, в безлюдье, как в Бутырку,

Мне желанным стало самозаточенье.

Любоваться звёздным небосводом,

Слушая коленца соловьиной трели,

Удивляться майским вывертам погодным

И не помнить дат и дней недели.

Нужно время — срок самокопанья.

Нужен он, когда дошёл до краю.

Словно схимник, отбывая послушанье,

В праздной лености я срок свой коротаю.

Просто отдохну от мрака быта,

От напряги виртуальной интернета.

Малость буду я в обличии поэта

Музу ждать нечесаным, небритым.

Сам с собой общаюсь — больше не с кем —

Под рефрен кукушкиной рулады.

Возмущаюсь, чертыхаясь, Достоевским,

На десерт вкушаю беспредел Бригады.

По странице между рюмок чая

Зачитал, замучил «Некуда» Лескова.

Со стены с укором смотрит Иегова,

Бытие моё не одобряя.

На дачу рвался ...

На дачу рвался, ею грезил я —

там вдохновение придёт.

Какая может быть поэзия,

когда здесь дел невпроворот?!

Гнетёт разор и запустение.

Когда здесь люди не живут,

не могут жить здесь и растения,

и даже мёртв мой минипруд.

И лишь трава растёт и буйствует.

Что чернозём ей, что песок.

Меня настойчиво напутствует

мой долг: — Бери косу, сачок!

И вот теперь по совместительству

я и косарь и стихоплёт.

Мой труд — пустое расточительство —

трава ещё быстрей растёт.

Растёт себе (ей это нравится),

ковры зелёные стеля.

Ну что ж, расти, моя красавица —

у трав поэзия своя.

Свободой упиваюсь!

Октябрь занудно плачет

Без видимых причин,

А я живу на даче —

Совсем один.

Свободен от дебатов,

В консенсусе с собой.

В кругу ежей и дятлов

Сплошной покой.

Свободой упиваюсь

От всех сует вдали.

В грехах стихами каюсь:

О, Боже, возлюби!

Бездельничает тело,

Благодаря дождю.

В фужере 'Изабелла'.

Сижу, цедю...

Исходят вон нуклиды,

Очистив организм.

Преломлены обиды

Сквозь грани призм.

И ссылка уж не в тягость,

И отступило зло.

Глотну нектара малость —

враз рассвело.

И мир совсем не мрачен,

И дождь не так уж сыр,

Да и октябрь не плачет.

Вино — факир!

Месяц торчу

Месяц торчу в доме казённом

На неухоженном берегу,

Где в заведении одноимённом

В окна видеть Пахру не хочу, не могу.

Осточертела она своим безразличием,

Как в замедленной съёмке, течением,

древних ив, обнажённых до неприличия,

ряби лунным холодным свечением.

Всё надоело до тошноты,

До спаек исколотых вен.

Гнетёт ожидание близкой беды

И в жизни плохих перемен.

Нужно бежать и как можно резвей,