Всадники Апокалипсиса. 1 часть (СИ)

Я был безумно горд, что дед именно мне доверил эту тайну. Усевшись поближе к камину, я приготовился слушать. Матушка даже на мгновение оторвалась от вязания, а отец, курящий до этого трубку, усмехнулся, глядя на дедушку. Что ни говори, всем нравились истории старика Франца. Кто-то говорил, что это лишь детская выдумка, кто-то даже верил, но на моей памяти не нашлось ни одного человека, кто бы сказал, что истории у деда неинтересны…

Итак, попытаюсь пересказать Вам ее с точностью до деталей, ибо до сих пор помню, как сердце сжималось от страха и волнения, как кусал губы от непонимания. Комментарии, найденные в дневнике моего деда, я обозначил особым почерком.

Вначале мы с Вами перенесемся в некую деревню К., располагающуюся и ныне маленьким, незаметным пятнышком на карте Франции. Семья Вендетто – истинные итальянцы, со своими вечными спорами и громкими возгласами относительно правдивости того или иного решения часто оставались вообще без какого-либо решения. Жили они относительно богато, но недостаточно, чтобы перестать завидовать более имущим личностям вроде неподалеку живущих Сантезисов. Те, французы до мозга костей, обожали одеваться, украшать дом по последней парижской моде. Живя в деревне, это было не так просто сделать, но Франсиза всегда знала, в чем появилась та или иная придворная дама на приемах и балах. Сначала Вендетто не устраивало столь оскорбляющее их положение вещей. Но вскоре итальянцы поняли, что переплюнуть соседей никак не удастся, ибо как только Сантезисы приобретали модные кружевные платья, Вендетто в этот же день заказывали пусть и не точно такое, но покроя того же, платье. На следующий день, однако, тенденция при дворе менялась, а значит, и платье Сантезис так же передаривалось менее модным представителям деревни К. Моника Вендетто каким-то образом сблизилась с французами, однако муж ее оставался непреклонен – «какие-то французики учат нас моде!» - фыркал он. Вскоре из Парижа приехал брат месье Франциска Сантезиса – Бальтазар. Стоило только Монике и Бальтазару встретиться, между ними возникло теплое чувство. Итальянка стала чаще бывать в доме Сентезисов, иногда говорила, что переночует у подруги. Хуана это ужасно раздражало. Однажды он решил проследить за своей супругой, и тихо проскользнув в комнату, отведенную французами для гостей, увидел свою Монику в объятиях чужого мужчины. Хуан пребывал в ярости, едва не заколол противника, схватив рапиру, одиноко пылящуюся в углу. Вот и сейчас Хуан, новоиспеченный отец семейства, гневно размахивал руками и тыкал своим тонким, острым, словно наконечник, пальцем в служанку – молодую девочку лет пятнадцати, испуганно прижимающую младенца к груди.

- Моника, какова супруга! Моя жена родила мне не сына, нет, это ублюдок, которого в своем доме я ни за что не потерплю!

- Дон Хуан, у Вас родился еще один ребенок. Девочка, - коренастая, более бойкая служанка, уже в годах, просунулась в дверной проем, широко улыбаясь. Она не знала в каком нынче настроении прибывает ее господин.

- Да, дьявол побери! Сколько еще ублюдочных детей понесет эта сучка! – заорал итальянец, явно намереваясь поговорить со своей супругой, направился прямо к спальне. Но неустрашимая Мани (так звали пожилую француженку) преградила ему путь.

- Нельзя! – ее взгляд отпугнул бы даже разъяренного зверя, поэтому итальянец с минуту помолчал, борясь со своим гневом, а после махнул рукой и устало опустился в кресло. – Чтобы завтра их здесь не было. Передай Монике, что, если она не исполнит мою просьбу, я прикажу утопить «этих», как щенят, а ее прогоню с позором из дома. Она знает, что будет дальше. Ей придется либо наложить на себя руки, либо отправиться в монастырь. Правда, есть еще вариант, с ее-то личиком, однако, не думаю, что Моника до него опустится… Хотя…

Служанки глубоко вздохнули и отправились оповестить свою хозяйку о словах мужа. Однако, все знали, что стены в доме тонкие и дона Моника уже обо всем знает.

-Да, что он о себе возомнил! – вскричала оскорбленная супруга. – Как он только смеет распоряжаться мною и моими детьми! Это дом моего отца, а он – рожденный из грязи, это я сделала его фениксом, восставшим из пепла! Все благодаря мне! Как он смеет… - обессилено опустившись на подушки, итальянка громко зарыдала. – Я не могу расстаться с моими милыми детьми. Это несправедливо!

Служанки напоминали безмолвные тени, окружившие Монику с двух сторон, они стояли неподвижно, словно боялись нарушить молчание, прерывающееся лишь тихими всхлипами молодой хозяйки. Моника была красива – изящные тонкие запястья, длинные волнистые волосы, сияющие синие глаза – итальянка произвела неизгладимое впечатление на самого Жан Батиста Грёза*. Он написал портрет Вендетто за три дня, приговаривая, что вот, наконец, он отдыхает, ибо отдых души несравнимо дороже обычного плотского наслаждения. «Только глаза у Вас грустные, Моника», - сказал он задумчиво, не отрываясь от холста. Он не требовал ответа, поэтому девушка предпочла промолчать.