Всадники

Гуарди Гуеджи уронил на пол свою палку, которую тут же благоговейно поднял кузнец, и начал. Его голос был словно шепот, словно дуновение ветра, но он разносился далеко, как звук колокольчика из горного хрусталя.

— Это началось при Чингизхане.

И тут же толпа зашепталась, повторяя как эхо:

— Чингиз…

— Чингиз…

Во всем Афганистане, даже в самых дальних, недоступных кишлаках, не было ни одного человека, который не слышал бы этого страшного имени, и хотя прошли столетия, но люди все еще испытывали суеверный ужас, если кто-нибудь произносил его.

А Гуарди Гуеджи подумал:

«Как удивительно устроен мир. Великие города, от которых не осталось камня на камне, плодородные долины, превратившиеся в бесплодные пустыни, и народы, что были уничтожены, — принесли больше славы властителям, чем все их благородные поступки, лучшие деяния и прекрасные монументы, которые они воздвигали. Ибо слава сама по себе быстротечна, если только страх не дает ей свои цепкие лапы».

Гуарди Гуеджи посмотрел в сторону группы рабочих, что стояли у края веранды.

Они были одеты в рваные рубахи бледно-голубого цвета и теснились сейчас поближе к нему, чтобы не пропустить ни слова. Они опирались на черенки больших лопат, которыми махали на дороге с утра до вечера, засыпая выбоины мелким гравием, который тут же уносил горный ветер. Это были хазары, чьи племена жили в долинах и узких ущельях на восточной стороне Гиндукуша.

«Вот и пример, — подумал, глядя на них, старик. — Знают ли эти бедняги, что имя их народа происходит от монгольского и означает „тысяча“, потому что именно так завоеватель мира создавал свои непобедимые орды?»

Оборванные потомки великого завоевателя, которых тот оставил в этих долинах, чтобы они правили ими вечно, не отрываясь смотрели в сторону Гуарди Гуеджи.

На их смуглых лицах с узкими, раскосыми глазами, лежало бесконечное ожидание.

Гуарди Гуеджи продолжал:

— Монголы жили в седле и умирали в седле. А если они играли, то на коне.

Но из всех конных состязаний, будь то стрельба на полном скаку из лука, скачки, или соколиная охота, — одна им нравилась больше всего. Они называли ее бузкаши, и воины Чингизхана принесли ее во все страны, которые дрожали под копытами их коней. И сейчас, в степях на севере, в бузкаши играют точно так же, как играли монголы семьсот лет тому назад.

Кузнец у ног Гуарди Гуеджи, не смог удержаться, — а разве не давало ему знакомство со стариком особое право? — и воскликнул:

— Предшественник мира, не расскажешь ли ты нам, что за правила есть в этой игре и в чем там дело?

И люди сидевшие за ним его поддержали:

— О, да, пожалуйста, расскажи!

— Сначала закройте все глаза, — сказал им старик.

Кузнец колебался из-за необычности задания. Старик поднял с земли чью-то сандалию и закрыл ею его глаза.

— Вы тоже, друзья мои! — повторил он толпе снова.

И после того, как глаза закрыли все, он заговорил опять:

— А теперь приготовьтесь к дальнему путешествию, потому что я хочу, что бы вы все, те, которые никогда не видели ничего кроме скал, провалов и теней гор — оставили их и увидели перед собой дух великих степей севера.

Лица людей с закрытыми глазами отражали серьезность и полную сосредоточенность. Они приготовились следовать за словами Гуарди Гуеджи.

— Хорошо, — сказал тот. — А теперь, представьте себе ровную долину. Долину, в которой вы никогда раньше не бывали. Еще более широкую и длинную, чем самые большие долины, через которые вы когда-либо ходили.

Голоса людей стали словно шелест:

— Шире, чем в Газни?

— Длиннее, чем в Джелалабаде?

— Или в Кох Дамане?

Гуарди Гуеджи ответил:

— Намного больше. А теперь, друзья, сделайте вот что: все те горы, что вы видите по сторонам, прочь их! Те, которые справа и слева, впереди и сзади, двигайте их все дальше… и еще дальше… они становятся все меньше, правда? Вот они сжались, упали, рассыпались и исчезли совсем.

— Правда… — забормотали люди. — Они пропали.

— Не открывайте пока ваши глаза, — приказал Гуарди Гуеджи. — А посмотрите на эту бесконечную равнину, которая лежит перед вами и чьи границы только синее небо и горизонт.

— Мы видим ее, — воскликнули люди, отсутствующими голосами.

— А теперь, раскиньте на ней вплоть до самого горизонта, ковер из зеленой, густой и высокой травы. И пусть над ней полетит ветер, и погонит эти зеленые волны, и принесет горький запах полыни. Самая горячая лошадь может мчаться по этой равнине, пока не упадет от изнеможения, и самая быстрая птица может лететь, пока ее несут крылья, но никто из них не достигнет ее границ, и не будет вокруг ничего, кроме ковра трав и душистого аромата растений.

Гуарди Гуеджи тяжело задышал, его голос стал тише:

— Это и есть — степь.

— Степь! — восхищенно повторили люди.

Мужчины в чапанах, выкрикнули это слово громче, чем другие. Не из-за гордости за свою родину, а из-за того, что кто-то другой показал им ее красоту, которую они сами, живя там день за днем, уже совсем не замечали.

Когда они открыли глаза и увидели вокруг себя горный пейзаж и скалы, которые окружали их словно стены клетки, то не могли прийти в себя от потрясения.