Всадник, скачущий впереди

Освещена только стеклянная двухстворчатая дверь операционной и за ней просматриваются силуэты людей, размеренно и привычно готовящихся к предстоящей операции. Изредка только звякнут о стеклянный столик инструменты, кто-то скажет: «Аппарат проверили?» — или: «Прокипяти еще раз!», — а здесь, в предоперационной, стоят низкими спинками к зрительному залу стойки с дезинфицирующим составом и, лицом к нам, «размываются» профессор Сикорский и Екатерина Васильевна.

С и к о р с к и й. Доктор, по-моему, вы волнуетесь?

Е к а т е р и н а  В а с и л ь е в н а. Да.

С и к о р с к и й. Не замечал за тобой.

Е к а т е р и н а  В а с и л ь е в н а. Не зря же говорят: не стоит хирургу оперировать близких ему людей.

С и к о р с к и й. Даже так?

Е к а т е р и н а  В а с и л ь е в н а. Я знаю его очень много лет.

С и к о р с к и й. Ну, ну… (Помолчав.) Скажи… что тебя не устраивало в наших отношениях?

Е к а т е р и н а  В а с и л ь е в н а. Именно это.

С и к о р с к и й. Что?

Е к а т е р и н а  В а с и л ь е в н а. Постановка вопроса. Устраиваться можно удобно или неудобно… Но всегда на время. (После паузы.) Прочности у нас не было, Кирилл.

С и к о р с к и й. Я тебе уже предлагал…

Е к а т е р и н а  В а с и л ь е в н а. Я не об этом… Я с тобой разучилась даже думать, что бывает что-то настоящее. То, что было когда-то с каждым, а если не было, то оставалась надежда, что это должно прийти! Ты заставил меня забыть об этом! А если я и вспоминала, то уговаривала себя: «Поздно, поздно!» Какое уж тут настоящее… Оно всегда со страхами, надеждами, смятением… А у нас было все так легко и удобно. Так уж ты сумел устроить! (После долгой паузы.) А этот человек… Он столько молчал… Столько лет берег в себе это настоящее… что заставил меня поверить: нет! Не поздно! (Отвернулась, скрывая слезы.)

С и к о р с к и й (очень негромко). То, что он тебя любит, — он мне сказал сам. Но я думал, что слишком хорошо знаю тебя… Ту, прежнюю… И был уверен… (Помолчав.) Да. Тебе нельзя его оперировать.

И уже в темноте слышен нарастающий гул мотоциклетных моторов, и, когда зажигается свет, на сцене — мототрек. Задняя стена деревянной трибуны, плакат с силуэтом гонщика, полураскрытая дверь в раздевалку. Слышен рев моторов, выкрики болельщиков. На скамье у дверей  А л е к с е й  и  Е к а т е р и н а  В а с и л ь е в н а.

А л е к с е й. На самолеты похоже…

Е к а т е р и н а  В а с и л ь е в н а. Не очень.

А л е к с е й. Похоже… когда на форсаже… Давно его нет дома?

Е к а т е р и н а  В а с и л ь е в н а. Третий день.

А л е к с е й. Вчера был на заводе. Заявление подал.

Е к а т е р и н а  В а с и л ь е в н а. Уходит?

А л е к с е й. Да.

Е к а т е р и н а  В а с и л ь е в н а. Как вы могли его ударить?

А л е к с е й. Не знаю… (Вдруг с болью.) Я могу научить их обращаться с фрезой, читать чертежи, различать металлы… А учить их жить… В небе помахал крыльями: «Делай, как я!» А на земле?.. Да и сам-то…

Е к а т е р и н а  В а с и л ь е в н а. Говорят, если слаб один, то силен другой, тот, кто рядом, кто учится на твоих ошибках. Тогда это уже достоинства обоих.

А л е к с е й. Если бы…

Е к а т е р и н а  В а с и л ь е в н а. Я когда-то тоже хотела независимости.

А л е к с е й. А теперь?

Е к а т е р и н а  В а с и л ь е в н а. Не знаю, куда от нее деваться.

А л е к с е й. Вы не путаете?

Е к а т е р и н а  В а с и л ь е в н а. Что?

А л е к с е й. Независимость и одиночество.

Е к а т е р и н а  В а с и л ь е в н а. Возможно… Как вы прямо обо всем.

А л е к с е й. Не обо всем.

Е к а т е р и н а  В а с и л ь е в н а. Вы очень честный человек, Леша.

А л е к с е й. Очень честных людей нет. Очень подлые люди встречаются, а очень честных нет. Человек или честный или нечестный.

Е к а т е р и н а  В а с и л ь е в н а. Жесткие у вас мерки.

А л е к с е й. К себе?

Е к а т е р и н а  В а с и л ь е в н а. И к другим.

А л е к с е й. У нас в детстве игра была… Дужку куриную пополам ломали.

Е к а т е р и н а  В а с и л ь е в н а. «Бери и помни»?

А л е к с е й. Вот-вот… (Помолчав.) А мне не косточку куриную на память оставили. За двоих живу…