Врезано в плоть

Сэм и Дин внесли Триш внутрь и осторожно уложили на диван. Когда Уолтер увидел тело дочери в свитере, пропитанном подсохшей кровью, он поднялся и молча смотрел на нее чуть ли не пять минут. Несколько раз Дин пытался заговорить, но Уолтер поднимал руку, давая ему знак замолчать. Потом без единого слова и даже без единого взгляда он поднял дочь на руки и отнес ее из гостиной на кухню, а оттуда в подвал. Братья остались в кухне, не решаясь нарушить святыню рабочего места Уолтера, которое им никогда не показывали, и принялись ждать. Через пару секунд послышались шаги на ступенях. Ну все, подумал Сэм. Уолтер сейчас выскочит из-за двери и наорет на них за то, что позволили его дочке умереть. Но тут он услышал щелчок замка, а потом шаги снова удалились.

Не зная, что делать, братья сели за стол и оставались там еще долго после заката. Они не разговаривали, не пили и не ели. Они ничего не делали, просто сидели и смотрели на запертую дверь подвала. Наконец, Дин встал и пошел в спальню, а Сэм последовал за ним. Они забрались в кровати, не почистив зубы, и лежали там – без сна и разговоров.

Перед глазами Сэма до сих пор стояло ужасное выражение лица Стрелка, когда он появился из темноты дома Герольда; видел, как он поднимает ружье, слышал громоподобный звук выстрела. Он проигрывал все это в мыслях раз, два, три раза…

Потом Сэм вдруг учуял запах жарящегося бекона и понял, что, должно быть, уснул. Некоторые люди засыпают, считая овец, а он уснул, считая выстрелы. Если это не делает его первым претендентом на комнату с мягкими стенами, то ничего уже не сделает.

Благодаря шторам в комнате было темно, но Сэм почувствовал, что Дин сидит на постели.

– Чуешь? – спросил Дин.

– Ага.

Ему тоже было страшно. За все время, что они оставались у Хэнсенов, Уолтер ни разу не готовил завтраки. Этим всегда занималась Триш. Блинчики, французские тосты, яичница – что бы ни готовила Триш, она всегда жарила к этому бекон. Всегда.

– Что делать будем? – спросил Сэм.

– Выясним, в чем дело, – отозвался Дин, хотя голос его прозвучал не особенно уверенно.

Сэм его не винил. У него волосы на затылке стояли дыбом, а в животе было холодно и тяжело, будто он кусок свинца проглотил.

Дин поднялся и направился к выходу, нащупывая путь в темноте. Потянувшись к двери, он нашел выключатель и включил свет. Сэм прищурился. Он бы остался на месте, но Дин не трусил, а значит, не должен и он – даже если очень хочется. Сэм вылез из постели и пошел вслед за братом. Они оба легли спать полностью одетыми, поэтому переодеваться не пришлось. Плохо. Сэм бы порадовался отсрочке, какой бы короткой она ни была.

Мальчишки причесали волосы пальцами, пытаясь привести их в более или менее приличный вид, потом Дин открыл дверь, и они вышли в коридор. Запах бекона усилился, и Сэм, несмотря на ситуацию, почувствовал, как рот наполняется слюной и урчит в животе. Ему немедленно стало стыдно! Как можно хотеть есть после того, что недавно произошло? Но он ничего не мог с собой поделать. Тут заурчало в животе у Дина, и Сэм почувствовал себя немного лучше.

Они вошли в кухню. Уолтер сидел за столом перед пустой тарелкой и прихлебывал кофе. Он вскинул голову и улыбнулся:

– Доброе утро, мальчики! Садитесь!

Он говорил весело, но выглядел изможденным и осунувшимся. Под глазами набрякли синяки, подбородок был покрыт щетиной. Пахло от него тоже неважно, и носил он ту же одежду, что и накануне. Интересно, когда он в последний раз был в ванной? Душ бы ему определенно не помешал. Но хоть и странно было встретить такой доброжелательный прием от отца девочки, которую из-за них убили, но видеть фигуру, стоящую у плиты, было еще страннее.

Сэм примерз к месту, когда увидел ее. Сзади она выглядела как Триш. Те же рост и телосложение, и носила она ту же одежду, в которой была около дома Герольда. Она снимала со сковороды бекон и вилкой выкладывала его на тарелку, прикрытую бумажным полотенцем, чтобы впитать лишний жир. Бекон оказался не коричневым, а угольно-черным, и Сэм понял, что она – кем бы она ни была – его сожгла. Когда тарелка наполнилась, девочка уронила вилку на пол, как будто, став ненужной, та перестала для нее существовать. Потом она повернулась, не выключив плиту, и направилась к столу.

Взгляд Сэма первым делом прилип к темному пятну на свитере. Оно высохло и стало почти черным, как бекон. Потом Сэм поднял глаза и заставил себя посмотреть ей в лицо.

Это и была Триш. Ее лицо приобрело землистый оттенок, черты размякли, ничего не выражая. А глаза… ее расширенные глаза смотрели в пустоту и выглядели твердыми и остекленевшими, как мраморные шарики.