Время зимы

Когда деревенские были готовы выступать, Мудрая совершила последний обряд поклонения духу-защитнику. Ее одежды были скудны — простая рубаха, расшитая разноцветными нитками и деревянными бусинами, ожерелье из кошачьего глаза, такое длинное, что конец его стремился к самому животу. Она была босой, но холодная заснеженная земля будто вовсе не тревожила ее — Мудрая ступала уверенно. На какое-то время Арэн даже засомневался, так ли она слаба, как сказала?

Старая женщина ходила вокруг Большого очага, одна ладонь ее сжимала пучок сухих веточек, вторая — бурдюк с вином. Она одну за другой подбрасывала ветки в пламя и те мгновенно становились пеплом.

— Просит прощения у всех погибших воинов и предков, давно ушедших в далекие земли, — подсказала Миэ Арэну, для которого тягучие речи Мудрой оставались непонятны.

Миэ где-то раздобыла накидку из яковой шкуры, промасленную и тяжелую; хрупкая таремка, казалось, переломится под ее тяжестью, но Миэ не жаловалась. Впервые, за последнее время, волшебница была странно молчаливой.

— Как думаешь, — она не повернула головы, — Раш и Хани уже добрались до Сьёрга?

Арэн в уме подсчитал дни.

— Нет. Хорошо, если скоротали часть дороги.

Волшебница беззвучно вздохнула, о чем дасирийцу поведали ее на мгновение приподнявшиеся плечи. У него не нашлось для прекрасной Миэ слов утешения, да она и не нуждалась в них. Одним богам было ведомом, что за мысли роились в ее головке, на которой, подобно короне, высилась замысловатая прическа из тугих локонов цвета осени. Все-таки таремка осталась верна себе, даже теперь, раз уж шелка и бархат были не к месту. Арэн видел, как выразительны глаза женщины, какими розовыми и влажными стали ее губы — незаметная, кропотливая робота с дорогими помадами и пудрами, кисточками и пуховницами.

— Прекрасно выглядишь, — зачем-то сказал Арэн.

— Если уж мне суждено попасть в царство Гартиса в рассвете лет, — в ее голосе звучала тоска, плохо прикрытая иронией, — то я спущусь туда королевой.

Мудрая открыла бурдюк и, медленно ступая по снегу босыми ногами, лила за собою вино. Когда алая кромка хмельного напитка сомкнулась вокруг Большого очага, костер вспыхнул ярче. Над головами собравшихся жителей, пошел гомон.

— Духи приняли жертву и не будут держать зла, — опять пояснила Миэ.

Последние слова ее утонули в громогласном голосе Варая, который, едва увидев знамение, скомандовал двигаться в путь. Немногим больше часа назад, вернулись всадники, посланные на разведку. Он принесли хорошие вести — до Хеттских гор все спокойно, нет следов шарашей и их ловушек.

Чтобы не рисковать, решено было выехать из северной части Яркии. Для это, утром, спешно пришлось убирать часть деревянных бревен частокола, чтоб дать путь саням. Первым ехали охотники, что разведывали земли, за ними — Варай с двумя десятками вооруженных кто чем, северянами. Следом — вереница саней, нагруженных пожитками деревенских. Прямо на мешках резвилась малышня. Матери с трудом успокаивали их, кто уговорами, а кто и увесистым подзатыльником. Здесь же вели овец и коз. Живность покорно шла за санями, изредка останавливаясь, чтоб оборвать кустарники, которые то и дело встречались на пути.

Последними везли стариков. Они походили на нахохлившихся кур — казалось, натянули все вещи разом, огрузли, не в силах пошевелиться.

Замыкали вереницу еще два десятка ополченцев, Миэ, Банру и Арэн.

Особняком, позади всех, ехал таремский купец со своим охранником и санями, нагруженными дорогими товарами. Утром Арэн невольно стал свидетелем их с эрлом разговора: таремец услужливо предлагал свои мечи, по выгодной цене. Всего по десять кратов за штуку, говорил он. Варай, конечно же, отказался от сделки. Торговец пожал плечами, но цену более не сбросил, на том и разошлись.

Сейчас таремец облачился в кольчугу, низ которой хватал его колени, нахлобучил высокий посеребренный шлем, с плюмажем из конского волоса. Купец постоянно сетовал на горькую судьбу, подтирал красный от простуды нос, шелковым платком, но речь его не умолкала ни на миг.

Дорога шла легко. Коротконогие, но упрямые волы без труда тянули сани, снег хрустел под полозьями. Стоило выехать за частокол, каменный хребет словно выросли перед ними. Арэн, которому выбеленные горные пики казались далекими, как просторы родной Дасирии, с удивлением глядел на черные склоны; наваждение, будто горы приближаются к ним, а не наоборот, не давало покоя.

— Почтенный господин, — тонкий голосишко, сладкий, до оскомины, вкрадчиво отвлек дасирийца от раздумий.

— Почтенный купец, — вежливо склонил голову Арэн, стремясь задавить в себе чувство гадливости.

Он догадывался, откуда растет любезность таремского торгаша. Поразмыслив, купец понял — случись что, вряд ли кто-то прикроет его драгоценный зад. Наемник сбежит первым — уже сейчас от него за милю разило страхом. Деревенские станут на смерть за жен и детей, до заезжего торгаша им и дела нет.

— Я заметил вашу отвагу, — начал купец после затянувшейся паузы. — Позвольте представиться — имя мое Дюран Марш.

— Арэн, из рода Шаам, — назвался дасириец.