Время зимы

— Если тебя о том спросят, тогда дашь ответ, а сейчас помалкивай. Прибереги слова для отца, раз он сам еще не набрался ума, чтоб понимать. Вечером будет военный совет, как велят традиции. Сестра наша придет и сядет по правую руку от владыки Севера, как должно. И никто не посмеет тронуть ее или прогнать. И будет она ровней тебе, Торхейм, и прежде чем осмеять ее иль запретить говорить, вспомни эти мои слова.

Больше белое воронье не проронило ни слова. Они вышли так же стремительно, как и появились, и ни один звук не потревожил их уход. Только когда стража прикрыла дверь, Торхейм послал в спины старухам проклятия. Брюхатый с готовностью подхватил его, вдогонку поливая фергайр отменной бранью. И как только глотку не боится порвать, подумал Раш, с досадой понимая, что поговорить с девчонкой не удалось. Зачем она послала ему страшные видения? Было ли то сделано нарочно или он сам заглянул, куда не следовало? Тревога надежно угнездилась в нем.

— Берн, разошли вести вождям, пусть поднимают людей и вострят топоры. Мне нужны все. Упрямого Корода притащи хоть бы и за бороду, хоть пьяного из-под бабы, но чтоб его задница сегодня была в Браёороне.

— Сделаю, владыка. Велишь послать птиц в Перст и Острую твердь?

Конунг медлил с ответом. Рашу хотелось раствориться, стать песчинкой, мелкой букашкой, чтоб только скользнуть в одну из щелей и бежать прочь от разговоров, в которых он ничего не смыслил и не понимал, почему его не выставили вон вслед за старухами.

— Нет, я не оставлю Артум без защиты и глаз. Ступай, Берн, только тебе я доверяю равно, как самому себе.

Северянин чеканным шагом пересек тронный зал, последний раз глянул на Раша, уже открыл рот, чтоб что-то сказать, но смолчал. Когда в стенах остались лишь они вчетвером, Конунг обратился к толстяку.

— Хорт, позаботься, чтоб из казны выделили достаточно золота на фураж и продовольствие.

— Как велишь, владыка. — Брюхатый расшаркался и, спросив разрешения удалиться, покинул их.

Рашу не нравилось, что его все так же не замечают. И то, как Эрик смотрел на него: шамаи словно обдумывал скорую расправу. Наконец, взгляд Конунга перемесился и на карманника.

— Так что ты делал в логове браконьеров? — Задал он вопрос.

Раш видел его взгляд, видел напряженно ходящие туда-сюда крылья носа. Торхейм совладал с собой лишь внешне, но даже такому слабому знатоку человеческих душ, как Раш, не составляло труда понять, что весь гнев остался при нем. Он клокотал в Конунге, подобно лаве, что ищет путь наружу. И карманнику не хотелось стоять на пути гнева, когда прорвет. Поэтому он, как мог обстоятельно и четко, повторяя то, что говорил раньше, рассказал о холмах, норе в них и мешке с самородками разных пород, который нашел у одного из нечестных рудокопов. Не таясь, рассказал и о том, что собирался поживиться их добром. В другой раз, при других обстоятельствах, Раш никогда бы не сознался, но сейчас, в окружении чужаков, скорых на расправы, всего вернее было не юлить.

— Он вор, владыка Торхейм, — сказал Эрик. — Для вора в Северных землях есть лишь один судья и одна кара. Если будет тебе угодно, я готов… — Шамаи сделал шаг в сторону Раша.

— С каких это пор великие воители Севера стали мясниками? — осадил его Торхейм, чем тут же заслужил немую благодарность Раша.

Карманнику стало не по себе. Он не боялся много раз, даже тогда, кода бежали опытные воины, сильнее, ловчее его. Раш никогда не лез на рожон, считая отвагу и храбрость уделом глупцов и благородных; для себя он всегда находил укромные места за спинами врагов, темные уголки или тени, все, что давало ему преимущество для удара. Один точный выпад — и даже короткое лезвие кинжала становилось смертельной отравой. Удар под колени и враг падал стреноженным, чуть вверх, под бедро — и противник истекал кровью в считанные мгновения. Еще выше: печень, почки, хребет, уязвимое место подмышкой, островок мягкой плоти, часто не прикрытый даже тяжелыми железными панцирями опытных воителей. Уловки, знания, о которых здесь не знал никто. Артерия, вена, спинной мозг, нервы — все они, даже его сотоварищи считали эти слова придуманными, не означающими ничего. И Раш не торопился раскрывать истину. Куда проще быть тем, кто родился из морской пены.

Но здесь, в холодном, продутом сквозняками замке, карманник не чувствовал себя в безопасности. В заснеженных равнинах и на крутых склонах холмов, рядом с сопливой девчонкой ему было спокойнее, чем в Браёроне. В тронном зале будто сгинули все тени, растворился спасительный мрак и Раш чувствовал себя нагим перед голодным зверем. Стоило Торхейму спустить пса и Эрик не станет медлить, он и так едва держался в человеческом теле. Но Конунг указал волку, где ему место.

— Ты правда вор, чужестранец?

— Я беру лишь столько, чтоб прокормиться, и не вижу стыда в том, чтоб своровать у того, кто сам же нагрел руки. Пусть таким будет природа справедливости. Меня тоже часто обирали до нитки, и я не ропщу.

— Но грабители взяли то, что по праву принадлежало всему Артуму.