Время зимы

Миэ изо всех сил бодрилась, но магические волны становились все больше и чаще, лишая ее сил. Отметины светлой богини Виры, полученные Миэ по прихоти судьбы, были одновременно и даром, и проклятием. Те, кто всецело посвящал жизнь служению магии, совершенствовали дар Виры усиливающими эликсирами и отварами, становились отрешенными от мира, теряли интерес ко всему, кроме бесконечных поисков новых заклинаний и создания великих артефактов. Миэ вспомнила мастера-волшебника, которого отец нанял обучать ее магии. Ей едва исполнилось четырнадцать, и дар Виры раскрылся внезапно. Отец тревожился, что дочь его может помешаться рассудком — участь многих, в ком магия просыпался в старшем возрасте. Родитель не поскупился на учителя. Вскоре в их доме появился короткий, сгорбленных под тяжестью прожитых лет, старик, с лысиной, что от старости покрылась широкими рытвинами морщин. Он исправно учил подопечную, наставлял ее в искусстве волшебства и зачарования, помогал изучать книги с гравюрами самых опасных созданий Эрбоса и научал способам, как их одолеть. Но голос его был лишен цвета, слова монотонны, взор давно потух, и, закончив урок, старик спешил в уединенные покои, как молодой муж на ложе первой брачной ночью. Спустя многие годы, мастер просто исчез. Его комнату нашли пустой, всюду были разбросаны книги и осколки склянок для зелий.

Миэ больше никогда не слышала о нем, но каждый раз, думая о будущем, видела себя такой же в старости — заброшенной, отрешенной от мира, старухой с давно умершей душой.

Дорф вскинул руку в тот момент, когда Миэ приходила в себя после нового магического всплеска. Разведчики остановились: первые по цепочке передали последним, что насторожило Дорфа. Миэ, идущая третьей, протиснулась между мужчинами и поравнялась с кривоносым.

Коридор закончился неожиданно. Стены немного разошлись, вливаясь в пещеру. Их трех факелов продолжали жить только два и те угасали, а путеводного шара Миэ не хватало, чтобы осветить всю пещеру, но чернота, что стерегла пещеру, казалась не слишком плотной. Здесь потолок нависал совсем низко, был таким же гладким, как стены и пол; казалось, кто-то нарочно стер в пыль все острые выступы, и избавился от пещерных грибов. В стене, рядом с тем местом, где оборвался коридор, Миэ заметила пустой держатель для факела.

— Чудно? — протяжно сказал Дорф и переступил грань, за которой начинался зал. — Погляжу, что там впереди.

Миэ пожалела, что с ними нет Раша. Кто знает, что могут таить в себе стены пещеры? До того, как отряд разведчиков зашел в Хеттские горы, таремка успела наслушаться про ужасных огненных тварей и пламень, выбивающийся прямо из-под земли, про непогребенные души погибших смельчаков и врата в мертвое царство Гартиса. И ни слова, про обитаемые пещеры.

Пламя факела в руке Дорфа распугало тьму. Пещера оказалась не такой большой, как подумала Миэ. С того места, где остановился Дорф, поднимая факел на вытянутой руке, желтый свет от огня очертил плотное кольцо стен. У западной, в половину роста взрослого человека, разлеглась куча хлама, напротив нее, на вбитых в стену деревянных колышках, висели одежды, как показалось Миэ — несколько старых черных плащей.

— Здесь, видать, выход-то один, — сказал кривоносый, разглядывая потолок, будто хотел высмотреть там спрятанный путь.

Миэ вошла следом, подталкиваемая любопытными деревенскими. Они высыпали в пещеру, как горох из стручка. Волшебница задержалась у стен с держателем, поджидая Банру. Жрец, воспользовавшись короткой задержкой, достал из заплечного мешка ящик с настойками и зельями, выбрал одну из склянок и, откупорив пробку, влил на язык пару капель. Миэ почувствовала знакомый запах терпкой горечи.

— Настойка из хасиса? — Она не ждала ответа, стараясь одновременно не упускать из виду северян, столпившихся у кучи хлама: они предусмотрительно тыкали в нее острогами и вилами. — Банру, хасис туманит рассудок.

— Я жажду тумана, госпожа моя, — ответил Банру. — Силы покидают меня, отчаяние терзает душу, лишенную единственной отрады — прекрасного лика Лассии. Моя богиня…

— Не думала, что вера твоя так слаба, — грубо оборвала Миэ, метнула взгляд-молнию на склянку в ладони Банру и отвернулась, чтоб не поддаться желанию, залепить жрецу пощечину. Банру нравился ей своим непоколебимым духом и мудростью, но, как оказалось, все это испарилось, стоило солнцу покинуть его. — Зачем только поплелся следом. Ответом ей стал звук нового глотка.

— Эрель, — окликнул один из северян. — Мы тут кой чего отыскали.

В куче хлама, которую деревенские растащили вилами, нашлось несколько книг, обломки глиняной посуды и небольшой ящик, в нескольких местах почерневший, как от огня. Северяне не спешили притрагиваться к находкам и Миэ, поворчав, первой приступила к осмотру.