Время зимы

— Мы разыскивает храм Эрбата, госпожа. Не подскажешь ли путь? — Спросил он молоденькую девицу, волосы которой перехватила разноцветная лента.

Многоликий владел северным наречием почти в совершенстве, как и языком шайров, и путанной речью эфратийцев. Общая речь Эрбоса родилась из речей шаймерцев. После того, как великая Шаймерия пала, остатки ее жителей расселились по всему материку, занимая островки земель, пригодные для жизни. Прошли десятки лет, речь дасирийцев приобрела свои оттенки, рхельцы стали говорить на иной лад, народ Дракона, тутмосийцы, даже та-хирсике пираты — все они вышли от шаймерцев. Потому-то речь и звалась «общей» — как бы не менялись говоры, корни брали начало из одного источника.

Девушка указала путь и предложила гостям Артума взять нарядных лент. Многоликий дал пару медяков и, получив ленту, повертел ее в руках. Мимо, распускаясь гомоном и смехом, пролетела стайка ребятни: на рукавах их кафтанов трепались точно такие же ленты. Мальчишка так же повязал и свою. Дасириец, что старался держаться на расстоянии, зашелся кашлем и принялся сетовать, что вот-вот схватит простуду.

Многоликий не удостоил спутника ответом. Он считал Саа-Роша свиньей, а с животными станет разговаривать только идиот. К тому ж вряд ли госпожа Ластрик обрадуется, узнав, что бывший советник свалился к Гартису раньше срока.

В храме Эрбата пахло точно в коптильне. Дасириец пуще прежнего заныл, что голоден. Он съежился, втянул голову глубоко в плечи и семенил за Многоликим, нехотя, точно шел на плаху. Стены храма, сложенные бурым камнем, тянулись вперед, упираясь в алтарь. С расшитых гобеленов грозно глядел сам владыка Эрбат: вот он застыл фигурою, охваченной огнем, а вот его пламенное лицо взирает на смертных прямо из извергающегося вулкана. Многоликий не глядел по сторонам — в прошлой жизни он отрекся от всех богов, кроме Близнецов, а теперь не молился даже им. Гартис уж давно велел слугам своим вострить вила для желанного гостя. Мальчишка мысленно пожал плечами — никаких молитв не хватит, чтоб умилостивить богов, чьих слуг он без счета отправлял в черное царство Гартиса. Так стоит ли пытаться?

Народа в храме не было: и час был поздний, и праздничная ночь. Северяне почитали богов всеобщим весельем на улицах Сьёрга.

Над алтарем, в широкой раме червонного золота, плясал мозаичный пламень. Стекло всех оттенков красного играло в свете множества факелов и могло даже показаться, что огонь живет. Алтарь, — гранитная багряная глыба, покрывал кусок черного шелка; поверх ткани расположилась чаша с маслом и целая череда свеч, самого разного размера и формы.

Многоликий скосил взгляд на Саа-Роша — бывший советник мигом бухнулся в ноги, припал лбом к ткани, зацеловав клок, словно сиськи молодой девки. Мальчишка не стал бить лживых поклонов, только сунул палец в чашу, принюхиваясь — масло пахло хвоей.

Прошло немного времени, Саа-Роша пробубнил все молитвы огненному богу Эрбоса, какие только знал, а никто из служителей не спешил выйти к путникам и, как полагается, послать вопрошающим благословение. Многоликий повертелся, обошел алтарь и велел дасирийцу заткнуться, снова пригрозив отнять язык. Когда толстяк умолк, тишину в храме нарушала лишь размеренная трескотня свеч и факелов, да шум шаркающих ног, раздававшийся откуда-то справа. Мальчишка пошел на него, очутился перед дубовой дверью из-под которой выбивалась полоса света. На двери пристроилась кованная замочная скважина. Не долго думая, Многоликий выудил из-за рукава отмычку, — тонкую, легко гнущуюся палочку, увенчанную крюком. Отмычка вошла в расщелину, пара легких нажатий пальцами — и замок поддался.

В комнате за дверью, обжилась теснота. Стены под потолком чернились, перепачканные сажей, из щелей свистел ветер. Стол, сундук для клади, кровать — все точно в крестьянской халупе. Не зря жрецов Эрбата считают самыми праведными праведниками, подумал Многоликий, поймав взглядом мужчину в алых одеждах служителя Хозяина огня. Лоб жреца схватил обруч с гранатовой слезой, руки пихали в дорожную суму нехитрый скарб.

Услыхав щелчок, мужчина повернулся, взглядом ощупал мальчишку и будто бы расслабился. Лицо служителя уродовал страшный ожег, как если бы ему не посчастливилось попасть под удар раскаленной железной перчатки. Над правым глазом остались следы двух пальцев, на щеке — отпечаток третьего.

— Мы пришли за благословением Эрбата, служитель, — блеклым голосом соврал Многоликий.

— Нынче праздничная ночь на дворе. — Как не пытался жрец напустить умиротворенный вид, его взгляд метался из стороны в сторону. — Боги приходят в Артум, когда наступает черед таять снегам. Нет нужды нынче испрашивать благословения в храмах, боги слышат смертных, коль помыслы их чисты.