Время жить и время умирать

— Приятель, — спокойно ответил Беттхер, — женщина в постели, пожалуй, и может притвориться. А мужчина нет. Поверь мне, лучше бы я уехал, не повидав ее. А то мы оба только мучаемся.

Он взял свои вещи и ушел.

Рейтер посмотрел ему вслед. Затем обернулся к Греберу:

— А ты что думаешь делать?

— Пойду сейчас в запасной батальон. Выясню на всякий случай, не нужно ли каких еще бумажек.

Рейтер осклабился.

— Неудача твоего приятеля Беттхера не пугает тебя, а?

— Нет. Меня пугает совсем другое.

— Обстановка тяжелая, — сказал писарь, когда Гребер пришел в запасной батальон. — Тяжелая обстановка на фронте. А ты знаешь, что делают при ураганном огне?

— Бегут в укрытие, — ответил Гребер. — Ребенок это знает. Да мне-то что! У меня отпуск.

— Это ты только воображаешь, что у тебя отпуск, — поправил его писарь.

— А что дашь, если я покажу один приказ, сегодня только получен?

— Тогда будет видно.

Гребер достал из кармана пачку сигарет и положил на стол. Он почувствовал, как у него засосало под ложечкой.

— Обстановочка, — повторил писарь. — Большие потери. Срочно требуются пополнения. Все отпускники, у которых нет уважительных причин, должны быть немедленно отправлены в свою часть. Дошло?

— Да. Как это понимать — уважительные причины?

— Ну, смерть кого-нибудь из близких, неотложные семейные дела, тяжелая болезнь...

Писарь взял сигареты.

— Итак, исчезни и не показывайся, здесь. Если тебя не найдут, то не смогут и отправить назад. Избегай казармы, как чумы. Спрячься где-нибудь, пока не кончится отпуск. И тогда доложишься. Чем ты рискуешь? Своевременно не сообщил о перемене адреса? Все равно ты едешь на фронт, и баста.

— Я женюсь, — сказал Гребер. — Это уважительная причина?

— Ты женишься?

— Да. Потому и пришел. Хочу узнать, нужны мне, кроме солдатской книжки, другие документы?

— Женитьба! Может, это и уважительная причина. Может быть, повторяю. — Писарь закурил сигарету. — Да, пожалуй, это уважительная причина. Но зачем искушать судьбу? Особых справок тебе как фронтовику не требуется. А в случае чего приходи ко мне, сделаю все шито-крыто, комар носу не подточит. Есть у тебя приличная одежда? В этом тряпье ты ведь не можешь жениться.

— А здесь не обменяют?

— Иди к каптенармусу, — сказал писарь. — Растолкуй ему, что женишься. Скажи, я послал тебя. Найдутся у тебя лишние сигареты?

— Нет. Но я постараюсь раздобыть еще пачку.

— Не для меня. Для фельдфебеля.

— Посмотрим. Ты не знаешь, при бракосочетании с фронтовиком невесте нужны какие-нибудь дополнительные бумаги?

— Понятия не имею. Но думаю, что нет. Ведь это все делается на скорую руку. — Писарь взглянул на часы. — Топай прямо на склад. Фельдфебель сейчас там.

Гребер направился во флигель. Склад находился на чердаке. У толстяка фельдфебеля глаза были разные. Один почти неестественно синевато-лилового цвета, как фиалка, другой светло-карий.

— Чего уставился? — крикнул он. — Стеклянного глаза не видел, что ли?

— Видел. Но почему же у него цвет совсем другой?

— Да это не мой, болван ты этакий, — фельдфебель постучал по синему, сияющему глазу. — Одолжил вчера у приятеля. Мой, карий, выпал. Эти штучки очень хрупкие. Их надо бы делать из целлулоида.

— Тогда они были бы огнеопасны.

Фельдфебель поглядел на Гребера. Рассмотрел его ордена и ухмыльнулся.

— Тоже верно. А обмундирования для вас у меня все-таки нет. Весьма сожалею. Все, что найдется, еще хуже, чем ваше.

Он уставился на Гребера своим синим глазом. Карий был тусклым. Гребер положил на стол пачку биндинговских сигарет. Фельдфебель скользнул по ней карим глазом, ушел и вернулся с мундиром в руках.

— Вот все, что есть.

Гребер не прикоснулся к мундиру. Он извлек из кармана плоскую бутылочку коньяку, которую прихватил на всякий случай, и поставил рядом с сигаретами. Фельдфебель исчез, а потом вернулся с мундиром получше и почти новыми брюками. Гребер сначала взялся за брюки — его собственные были латаны-перелатаны — развернул и заметил, что каптенармус, желая скрыть пятно величиной с ладонь, хитро сложил их. Гребер молча посмотрел на пятно, затем на коньяк.

— Это не кровь, — сказал фельдфебель. — Это прованское масло высшего сорта. Солдат, носивший их, приехал из Италии. Потрете бензином — и пятна как не бывало.

— Если это так просто, почему же он их обменял, а не вычистил сам?

Фельдфебель осклабился, обнажив десны.

— Законный вопрос. Но этот тип хотел получить форму, от которой воняло бы фронтом. Вроде той, что на вас. Он два года протирал штаны в канцелярии. Сидел в Милане, а невесте писал письма будто с фронта. Не мог же он появиться дома в новых брюках, на которые всего-навсего опрокинул миску с салатом. Это, в самом деле, лучшие брюки, какие у меня есть.

Гребер не поверил, но у него больше ничего не было, и он не мог выторговать что-нибудь получше.

— Ну ладно, — сказал фельдфебель. — Есть другое предложение: берите их без обмена. Оставьте свое барахло при себе. Таким образом, у вас будет еще и выходная форма. Идет?

— Разве старая вам не нужна для счета?

Фельдфебель сделал пренебрежительный жест. На его синий глаз упал из окна пыльный солнечный луч.