Время жить и время умирать

Отель «Германия» стоял между двумя рухнувшими домами, как богатая родственница между двумя обедневшими. По обеим сторонам отеля щебень был аккуратно собран в две кучи, и развалины уже не казались хаотичными и овеянными смертью; они даже приняли вполне пристойный, почти добропорядочный вид.

Швейцар окинул мундир Гребера презрительным взглядом.

— Где у вас винный погребок? — налетел на него Гребер, не дав опомниться.

— Дальше по холлу и направо, ваша честь. Вызовите обер-кельнера Фрица.

Они вошли в холл. Мимо них прошествовали майор и два капитана. Гребер вытянулся перед ними.

— Здесь, наверно, так и кишит генералами, — сказал он. — На первом этаже помещаются канцелярии нескольких военных комиссий.

Элизабет остановилась.

— А ты не слишком рискуешь? Вдруг кто-нибудь обратит внимание на твой мундир?

— А на что они могут обратить внимание? Держать себя как унтер-офицер нетрудно. Я и был одно время унтер-офицером.

Вошел, звеня шпорами, подполковник, а с ним миниатюрная худая женщина. Он посмотрел куда-то поверх Гребера.

— А что с тобою будет, если на тебя обратят внимание? — спросила Элизабет.

— Ничего особенного.

— Тебя не могут расстрелять?

Гребер засмеялся.

— Едва ли они это сделают, Элизабет. Мы им слишком нужны на фронте.

— А что еще с тобой могут сделать?

— Немногое. Может быть, посадят на несколько недель под арест. Что ж, это несколько недель отдыха. Почти как отпуск. Если человеку предстоит через две недели вернуться на фронт, с ним ничего особенного случиться не может.

Из коридора справа вышел обер-кельнер Фриц. Гребер сунул ему в руку кредитку. Фриц опустил деньги в карман и стал очень покладистым.

— Господам, разумеется, желательно в погребке покушать, — заявил он и с достоинством проследовал вперед.

Он посадил их за столик, скрытый колонной, и не спеша удалился. Гребер обвел взглядом помещение.

— Это именно то, чего мне хотелось. Только надо малость привыкнуть. А ты? — Он посмотрел на Элизабет. — Впрочем, нет. Тебе нечего и привыкать, — удивленно продолжал он. — Можно подумать, будто ты каждый день тут бываешь.

Подошел старичок-кельнер, похожий на марабу. Он принес карточку. Гребер вложил в нее кредитный билет и вернул кельнеру. — Нам хочется получить что-нибудь, чего нет в меню. Что у вас найдется?

Марабу равнодушно посмотрел на него.

— У нас нет ничего другого, только то, что в меню.

— Ладно. Тогда принесите нам бутылку «Йоханнисбергер Кохсберг» тридцать седьмого, из подвалов Г. Х. Мумма. Но не слишком холодный.

Глаза у Марабу оживились.

— Очень хорошо, ваша честь, — отозвался он с внезапным почтением. — У нас есть случайно немного остэндской камбалы. Только что получена. К ней можно подать салат по-бельгийски и картофель с петрушкой.

— Хорошо. А какая у нас будет закуска? К вину икра, конечно, не подходит.

Марабу еще больше оживился.

— Само собой. Но у нас осталась страсбургская гусиная печенка с трюфелями...

Гребер кивнул.

— А потом позволю себе рекомендовать голландский сыр. Он особенно подчеркивает букет вина.

— Отлично.

Марабу побежал выполнять заказ. Может быть, вначале он принял Гребера за солдата, который случайно попал в этот ресторан; теперь же видел в нем знатока, случайно оказавшегося солдатом.

Элизабет слушала этот разговор с удивлением.

— Эрнст, — спросила она, — откуда ты все это знаешь?

— От моего соседа по койке, Рейтера. Еще сегодня утром я ни о чем понятия не имел. А он такой знаток, что даже подагру себе нажил. Но она же теперь спасает его от возвращения на фронт. Как обычно, порок вознаграждается!

— А эти фокусы с чаевыми и с меню?..

— Все от Рейтера. Он в таких делах знает толк. И он велел мне держать себя с уверенностью светского человека.

Элизабет вдруг рассмеялась. В ее смехе была какая-то непринужденность, теплота и ласка.

— Но, бог мой, я помню тебя совсем не таким!

— И я тебя тоже помню не такой, как сейчас!

Он взглянул на нее. Перед ним сидела другая девушка! Смех совершенно менял ее. Точно в темном доме вдруг распахнулись все окна.

— У тебя очень красивое платье, — заметил он, слегка смутившись.

— Это платье моей матери. Я только вчера вечером его перешила и приладила. — Она рассмеялась. — Поэтому, когда ты пришел, я была более подготовлена, чем ты думал.

— Разве ты умеешь шить? Вот не сказал бы.

— Я раньше и не умела; а теперь научилась. Я каждый день шью по восемь часов военные шинели.

— В самом деле? Ты мобилизована?

— Ну да. Я и хотела этого. Может быть, я этим хоть немного помогу отцу.

Гребер покачал головой и посмотрел на нее.

— Это не идет тебе. Как и твое имя. И угораздило же тебя!

— Это мама выбрала. Она была родом из южной Австрии и напоминала итальянку; она надеялась, что я буду блондинкой с голубыми глазами, и потому заранее назвала меня Элизабет. И хотя блондинки не получилось, имя решили уже не менять.

Марабу подал вино. Он держал бутылку, словно это была драгоценность, и осторожно стал разливать.

— Я принес вам очень тонкие и простые хрустальные рюмки, — сказал он. — Так лучше виден цвет. Или вы желаете, может быть, зеленые?

— Нет, пусть будут тонкие прозрачные рюмки.