Время жить и время умирать

— Поскорее бы выйти отсюда! — прошептала она. — Тут можно задохнуться!

Но ждать пришлось еще целых полчаса; наконец дверь отперли. Они двинулись вместе со всеми. Над входом горели маленькие затемненные лампочки, а снаружи на ступеньки лестницы широкой волной лился лунный свет. С каждым шагом, который делала Элизабет, она менялась. Это было как бы пробуждением от летаргии. Тени в глазницах исчезли, пропала восковая бледность лица, волосы вспыхнули медью, кожа снова стала теплой и атласной, — словом, в ее тело вернулась жизнь — и жизнь эта была горячее, богаче и полнокровнее, чем до того, жизнь вновь обретенная, не утраченная и тем более драгоценная и яркая, что она возвращена была лишь на короткие часы.

Они стояли перед бомбоубежищем. Элизабет дышала полной грудью. Она поводила плечами и головой, словно животное, вырвавшееся из клетки.

— Как я ненавижу эти братские могилы под землей! — сказала она. — В них задыхаешься! — Решительным движением она откинула волосы со лба. — Уж лучше быть среди развалин. Там хоть небо над головой.

Гребер посмотрел на нее. Сейчас, когда девушка стояла на фоне грузной, голой бетонной глыбы, подле лестницы, уводившей в преисподнюю, откуда она только что вырвалась, в ней чувствовалось что-то буйное, порывистое.

— Ты куда, домой? — спросил он.

— Да. А куда же еще? Бегать по темным улицам? Я уже набегалась.

Они перешли Карлсплац. Ветер обнюхивал их, как огромный пес.

— А ты не можешь съехать оттуда? — спросил Гребер. — Несмотря на то, что тебя удерживает?

— А куда? Ты знаешь какую-нибудь комнату?

— Нет.

— И я тоже. Сейчас тысячи бездомных. Куда же я перееду?

— Правильно. Сейчас уже поздно.

Элизабет остановилась.

— Я бы не ушла оттуда, даже если бы и было куда. Мне бы казалось, будто я так и бросила в беде своего отца. Тебе это непонятно?

— Понятно.

Они пошли дальше. Вдруг Гребер почувствовал, что с него хватит. Пусть делает, что хочет. Им овладела усталость и нетерпение, а главное, ему вдруг представилось, что именно сейчас, в эту минуту, родители ищут его на Хакенштрассе.

— Мне пора, — сказал он. — Я условился о встрече и опаздываю. Спокойной ночи, Элизабет.

— Спокойной ночи, Эрнст.

Гребер посмотрел ей вслед. Она тут же исчезла в темноте. «Надо было ее проводить», — подумал он. Но в сущности ему было безразлично. Он вспомнил, что она и раньше ему не нравилась, когда была еще ребенком. Гребер круто повернулся и зашагал на Хакенштрассе. Но там он ничего не нашел. Никого не было. Был лишь месяц, да особенная цепенеющая тишина вчерашних развалин, похожая на застывшее в воздухе эхо немого вопля. Тишина давних руин была иной.

Беттхер уже поджидал его на ступеньках ратуши. Над ним поблескивала в лунном свете бледная морда химеры на водостоке.

— Ну, что-нибудь узнал?

— Нет. А ты?

— Тоже ничего. В больницах их нет, это можно сказать теперь наверняка. Я сегодня почти все обошел. Милый человек, чего я только там не насмотрелся! Женщины и дети, — ведь это, понимаешь, не то, что солдаты. Пойдем выпьем где-нибудь пива!

Они перешли через Гитлерплац. Их сапоги гулко стучали по мостовой.

— Еще одним днем меньше, — заметил Беттхер. — Ну, что тут сделаешь? А скоро и отпуску конец.

Он толкнул дверь пивной. Они уселись за столик у окна. Занавеси были плотно задернуты. Никелевые краны на стойке тускло поблескивали в полумраке. Видимо, Беттхер здесь уже бывал. Не спрашивая, хозяйка принесла два стакана пива. Беттхер посмотрел ей в спину. Хозяйка была жирная и на ходу покачивала бедрами.

— Сидишь тут один-одинешенек, — заметил он, — а где-то сидит моя супруга. И тоже одна, — по крайней мере, я надеюсь. От этого можно сойти с ума.

— Не знаю. Я лично был бы счастлив, если б узнал, что где-то сидят мои родители. Все равно, где.

— Ну и что же? Родители — это не то, что жена, ты проживешь и без них. Здоровы — и все, и ладно. А вот жена — это другой разговор!

Они заказали еще два стакана пива и развернули свои пакеты с ужином. Хозяйка топталась вокруг их столика. Она поглядывала на колбасу и сало.

— Неплохо живете, ребята! — сказала она.

— Да, ничего живем, — отозвался Беттхер. — У нас у каждого даже есть целый подарочный пакет с мясом и сахаром. Прямо не знаем, куда девать все это, — он отпил пива. — Тебе легко, — с горечью продолжал он, обращаясь к Греберу. — Подзаправишься, а потом подмигнешь какой-нибудь шлюхе и завьешь горе веревочкой!

— А ты не можешь?

Беттхер покачал головой. Гребер удивленно посмотрел на него. Не ожидал он от старого солдата такой непоколебимой верности.

— Они все тут слишком тощие, приятель, — продолжал Беттхер. — Беда в том, что меня, понимаешь, тянет только на очень пышных женщин. А остальные — ну, прямо отвращение берет. Ничего не получается. Все равно, что я лег бы с вешалкой. Только очень пышные! А иначе ложная тревога.

— Вот тебе как раз подходящая, — Гребер указал на хозяйку.