Старался читать медленно с четкой артикуляцией и выделений правильных запятых. Чтоб смогли понять хотя бы некоторые.
— А это чьё?
— Жорж Милославский. Советский Союз.
— Врешь!
— Ребята, без обвинений, Милославский печатался в «Пионерской правде». Думаю, этого достаточно, чтобы понимать, что он уже поэт, хоть и юный.
— А еще! Дай еще что-нибудь свое, мы сравним.
— Пусть лучше скажет про уже прочитанное — о чем вообще оно?
— Да чего тут непонятного!
— А мне непонятно, вот такой я тупой.
— Парни, девушки, не галдите! Если надо, поясню, если хотите, прочту еще. Но у нас есть ведущая вечера — пусть она командует.
— Раз от самого Милославского пошла апелляция ко мне, вмешаюсь. Я составила для себя впечатление о прочитанном стихотворении, вполне взрослом, кстати. Но будет интересно, если автор коротко скажет, что он в него вкладывал, какой смысл. А потом предлагаю Жоре прочесть еще что-то. Нечасто мы встречаемся с настоящим поэтом, пусть юным.
— Коротко. Представьте себе, вы любите и любимы, живете вместе или нет, неважно. А потом умираете оба. И возрождаетесь как Феникс. Ну или как индусы. Оба. Только в разное время, в разных странах. И начинаете мучиться от неясного воспоминания о пережитой любви, искать родного человека, не зная имени, внешности. Но вдруг не помнить о той прошлой любви еще хуже? Вдруг вы каждый день проходите мимо того, кто был в прошлой жизни вашей половинкой, а вам по барабану. Что хуже?
— Во задвинул! Нифига себе!
— А где можно почитать твои стихи?
— Вот на этой бумажке. А когда выкину, уже нигде.
— Ты что, нигде не записываешь стихи?
— Записываю. На бумажках. Вот на таких.
— Давай еще читай, пока не выкинул!
Я лежу на асфальте каблуками растоптан.
У тебя в руке скальпель, но боюсь, ты не доктор…
У тебя даже ноги как орудие пытки.
Не сумел увернуться — недостаточно прыткий…
Я лежу на асфальте, на ветру дотлевая.
Не погашен тобою, просто брошен — бывает.
У тебя даже губы как ножи гильотины…
Ты сбиваешь как поезд и проносишься мимо.
— Это Вознесенский!
— Это Милославский.
— Еще давай!
— Во-первых, это не вечер поэзии. Во-вторых, я больше не помню. Бумажки кончились.
Школа подходила к завершению. Народ уже начал осознавать конечность данного этапа своего существования. Кто-то хлюпал носом, кто-то просчитывал варианты дальнейшего общения путем переписки. Некоторые оказались относительными соседями и собирались приехать друг к другу в гости. Вовсю шел обмен адресами. По понятным причинам я старался не подключаться к данному процессу. Те, кто потенциально мне был интересен и кому был интересен я, имели доступ к моему личному делу. Моя банда была на сто процентов охвачена перепиской адресов, тут уж я не мог отбояриться — все же свои в доску. Так что на последней страничке тетрадки с конспектами у каждого было в столбик выписано одиннадцать адресов, я не исключение. Сразу предупредил сотоварищей, что писать никому не буду — просто график сильно плотный по жизни, поэтому писать две страницы на тему «было здорово, а у нас идет дождь на улице и в кино „Игра в четыре руки“ с Бельмондо» глупо. А вот если попаду в их город зачем-то, то могу и в гости заехать. А Ольку из Москвы и бойца Коваленко предупредил строго — если заеду, то с ночевкой, пусть не пугаются. Ибо не готов, имея таких замечательных друзей, ночевать на вокзале. Идея была принята на «ура» и растиражирована — если кто из банды приедет в город к другому члену банды — ночевка не обсуждается, а организовывается. Я прямо в предвкушении паломничества в Верхнепупкинск, ага.
На могилу к деду вырваться не получилось. Не хотел сильно тянуть на себя одеяло и выпрашиваться в одиночное плавание. Лена Захарова, было, попыталась организовать патриотическую поездку к братской могиле, тем более, что рядом с моим дедом лежит и легендарная Гуля Королева. Но на восемьдесят человек разово автобусов не нашлось. А оставлять половину в Школе глупо и неправильно политически. Интересно, что боевой путь Гули, санинструктора двести четырнадцатой стрелковой дивизии, начинался в моем Верхнепупкинске, там формировалась её часть. Юная девушка прославилась тем, что при выносе раненых с поля боя вступила в боестолкновение с группой фашистов, вместе с ранеными вступила в бой и закидала немцев гранатами, личный счет — пятнадцать убитых врагов. Ладно, жизнь долгая, в другой раз приеду.
Всю последнюю совсем жаркую неделю купались в озере. Теперь уже с официальным разрешением, а не как до этого. Загорали, трепались за жизнь, делились планами. Меня тоже втянули в беседу.
— Жорж, а какие у тебя планы?
— Я боюсь их произносить вслух, могут не сбыться.
— Ха, суеверие! Комсомолец не должен быть суеверным.
— Давайте проверим. Вот у меня план — схватить Зиночку и бросить её в воду.