Но я отвлекся. Итак, мы живем в другом мире, обновленном: мире, который, кажется, вовсе готов уже забыть о том, что было до него - словно ничего и не было. В нем теперь можно то, что прежде было безусловно нельзя, и совершенно невозможно, что раньше было возможно с легкостью. В частности, немыслимо даже подумать о том, что можно жить, будто дышать, неуловимыми, исчезающими при малейшей неосторожности созвучиями слов и красок; наивно полагать, что рассеяние солнечного света в атмосфере, загрязненной пеплом от одного из самых великих и разрушительных в современной истории Земли извержений вулканов возвещает именно только нам зарю обновления старого и наскучившего своим уютом мира - столькими трудами и жертвами обустроенного; слушать и слышать в звездной вышине только нам знакомый перезвон неведомо каких колокольцев; существовать - только ради этого и именно это считать самым важным, самым существенным в жизни, а не то, насколько актуальны эти фантазии сегодня и будут ли они актуальны завтра, и сколько за них можно тогда выручить. Впрочем, когда я гляжу на некоторые черты этого по–видимому нового мира, окружившего меня со всех сторон, мне кажется, что права была вещунья, и нашелся все же кто–то, кто сделал за меня то, что сам я - может, устрашился, а может, просто опоздал сделать. И это только отчасти меня огорчает, потому что оставляет все же немного места для таких, как я, сочетателей неуловимых созвучий, оставляет нам хотя бы эту возможность, не прогоняет нас вовсе - и в этом видится мне ответ на долгие уже века занимавший меня вопрос - мне видится в этом милость сотворившего нас, хотя, может, и не слишком одобряющего наши ничтожные по всем меркам забавы, но все же и глядящего на нас в своей мудрости с нежностью, как на каких–нибудь умственно отсталых детей - сопливых, но веселых и ласковых - пусть их, не шалят все–таки, да и что с них спросишь, убогих?
Мы ведь тоже - плоть от плоти, и кровь от крови, и все такое. Мы - будто какой–нибудь совсем незаметный орган этого мира - маленькие железы его какие–нибудь, изредка и только в какой–нибудь особенной ситуации вырабатывающие свой единственный гормон, или еще какую–нибудь ерунду, которая уже просто давно и не нужна организму, может, даже немного ему и вредна, но вот сохранилось в нем еще что–то такое, просто как рудимент, как пережиток прошлых эпох его развития - такой крошечный, что вреда–то от него немного - так пусть его, пока не отомрет окончательно в ходе естественного отбора.
Пирамида с возвышающимися уровнями главенства - вот как всегда мне представляется это: пирамида, иерархия - если по–ученому - законов мироздания; на вершине этой пирамиды - конечно закон взаимопожирания - это и невежде ясно: для создания и поддержания круговорота веществ; затем - пониже, а стало быть, подчиненный высшему, обслуживающий его - естественный отбор; затем - война: omnium contra omnes[1], и затем, конечно, уже - смерть, но только и она не предел, и она не составляет подножия пирамиды, хоть и кажется порою, что всё величественное здание мира покоится на мертвых костях, или даже не костях - окаменелых останках тех, кто некогда жил, вырабатывал гормоны, или еще какую–нибудь дрянь и пожирал друг друга в бесконечных войнах, чтобы лучшие из лучших выжили, продолжили себя в своих потомках, а по истечении положенного срока составили своими останками основание пирамиды. Дальше - за смертью - начинается