Время волков

— Разве за этим ты явился в этот мир, Залмоксис, чтобы предаваться здесь лени и обжорству? Пойдем со мной, мы гибнем без тебя. Звероловы с железным оружием убивают нас. Волков остается все меньше, и только ты можешь спасти нас. Мой отец — вождь, он сильный и отважный воин, но что он может против меча и копья с железным наконечником? Наш жрец отправляет к тебе посланников одного за другим, но никто из них не смог привести тебя. И теперь мне ясно, почему! Да, мне понятно, почему мы умираем, почему никто из посланников не привел тебя. Они тебя просто не нашли. Они искали тебя за морем в Чертоге Воинов, а ты, оказывается, в это время обжирался в доме смертного старого развратника, да к тому же еще и человека. Немудрено, что ты не видишь, как гибнет твой народ, не слышишь наших молитв. Где уж тебе их слышать за сладкими голосами полуодетых развратниц. Но вот я пред тобой и молю тебя! — тут Волчонок все же не выдержал и пустил слезу. — О, Залмоксис! Молю тебя, приди и спаси свой народ от гибели, защити своих детей. Разве плохо мы молились тебе или мало приносили жертв, что ты остался глух к нашим стенаниям? О, Залмоксис, сжалься над нами, мы твои дети!

С этими словами мальчик рухнул на колени, опустил лицо к полу, обхватил голову руками и по-детски разрыдался.

Признаться, я был сражен этой отнюдь не детской речью маленького сына вождя неизвестного мне народа. И еще мне стало стыдно за того, чьим именем называл меня малыш. Неужели и вправду тот бог, которому так отчаянно молится этот ребенок, останется равнодушным к его призывам? Стало мне стыдно и за себя, и за свое собственное равнодушие и пустое прозябание в этом доме.

Мальчик шевельнулся, поднял голову и посмотрел на меня, широко раскрыв глаза.

— Где живет твое племя? — спросил я.

— О, Залмоксис! — воскликнул мальчик и повис у меня на коленях. — Ты внял нашей мольбе и придешь к нам!

— Вот еще, — возмутился я, — нам нужно бежать отсюда, но вовсе не для того, чтобы тащиться потом в твое племя. Меня, если хочешь знать, кое-кто ждет дома, на Медовом Острове.

Собственно говоря, в том, что Гвидион ждет меня или хотя бы помнит обо мне, я не был уверен. Но постоянные мысли о нем занимали мое воображение, и мне казалось, что друид действительно ждет меня, выходит по утрам на стену Поэннинской крепости и смотрит, прищурив глаза, в сторону леса в ожидании, что вот-вот появится между деревьями фигура странника. Именно так я ждал его появления в Каершере, когда присматривал за Бренном, обезумевшим после смерти жены.

Впрочем, Гвидион никогда не проявлял такого нетерпения, чтобы выходить на стены крепости в ожидании гостей. Если он и ждет меня, то, наверное, в своей ковровой пещере. Сидит в огромном кресле, склонив голову над какой-нибудь пыльной табличкой, водит пальцем по выцарапанным на ней знакам, пытаясь разгадать их таинственный смысл. Ученик его, Инир, поддерживает пламя в очаге или помешивает какое-нибудь зелье в бронзовом котелке, подвешенном над огнем. И лишь когда Инир неловко произведет какой-то шум, Гвидион оторвет взгляд от куска засохшей глины, неодобрительно посмотрит на ученика, на мгновение прислушается к звукам за дверью и вспомнит, что я умею ходить бесшумно.

Хотя в глубине души я осознавал, что это лишь мои мечты, ничем не оправданные, я тешил себя мыслью, что Гвидион помнит обо мне и даже, может быть, ждет меня. Я, конечно же, нужен ему. Не знаю, зачем, но наверняка нужен, как нужен он мне.

Но теперь я только призрак того оборотня, который когда-то жил и сражался, любил и ненавидел. Могу ли я вернуться к Гвидиону в таком виде, жалкой и слабой тенью самого себя? Захочет ли Гвидион, могущественный и мудрый, всегда ценивший силу и отвагу, принять меня?