На поляне воцарилась тишина.
'Сделай это', - прорычал Гулла.
И Фрита перерезала Гулле горло, а двое его детей-полукровок шагнули вперед и помогли ей подхватить обмякшее тело, положив его на стол, поверх все еще дергающейся летучей мыши. Фрита убрала в ножны свой черный меч и полезла в какую-то сумку у своих ног.
'Этого не может быть?' пробормотал Сиг рядом с Дремом. Что они делают?
Фрита держала что-то в руках, похожее на отрубленную руку, пальцы были сжаты в кулак, но оно было темным, блестящим и явно тяжелым. Она выставила ее на всеобщее обозрение, и по головам собравшихся прошла волна благоговения.
'Дорогой Элион, нет', - прошептала Сиг.
'Что?' шипел Дрем.
'Кровь и кости Асрота', - вздохнула она. 'Это рука Асрота'.
'Стань одним, стань чем-то новым', - произнесла Сиг.
От сплетенных тел на столе распространился пар, огромное облако вырвалось наружу и осело на поляне. Раздался хлюпающий звук, серия сильных тресков, а затем, медленно, туман испарился, и наступила тишина.
Но он не мог оторвать глаз от представшей перед ним картины, его тело так же не реагировало.
На почерневшей древесине лежало тело, скрюченное, как нерожденный младенец в утробе матери.
Узрите, — воскликнула Фрита голосом, не похожим на ее собственный. 'Первый ревенант!'
Медленно, пока все наблюдали в тишине, тело шевельнулось, подергиваясь, превратилось в пульсацию конечностей и крыльев, и оно встало. Гулла, но другой. Он казался крупнее, мускулистее, сила едва сдерживалась в его теле. Его вены пульсировали темным светом. Его голова дернулась, как у хищника, когда он огляделся, длинные клыки выгнулись на иссохших губах.
'Кто будет моим первенцем, первым учеником?' сказал Гулла, и даже его голос изменился, стал более глубоким, звучным, хотя и более звериным.
Ты?" Он указал на Фриту.
Она снова уставилась на него.
'Я обещана другому', - сказала она и, склонив голову, отступила назад.
Из аколитов, которые последовали за ним на поляну, выскочил человек, отряхивая плащ. Дрем сразу узнал его: Бург со шрамом на лице, предводитель Виспи.
'Выбери меня, Владыка, молю тебя о чести', - вскричал он, в его голосе звучали истерика и удивление.
Крылья Гуллы распахнулись с мощным щелчком, широко раскинулись, а затем свернулись внутрь, обхватили Бурга, притянули его ближе к Гулле, голова которого опустилась вниз, а затем Гулла широко раскрыл рот, длинные клыки сверкнули красным в свете костра, и он впился в шею Бурга.
Бург закричал — полный ужаса вопль, который постепенно перешел в слабое лепетание, постепенно сменившееся новым звуком — отвратительным, похожим на детское сосание, которое эхом разносилось по поляне, заставляя Дрема ползать по коже, словно над ним ползали тысячи пауков.
Ноги Бурга подкосились, и он упал, а Гулла подхватил его вес так же легко, как кукурузную куклу, хотя Бург все еще был в сознании, его глаза выпучились от восторга.
Вздрогнув, Гулла отцепился от шеи Бурга и поднял его голову. Он поднял Бурга и положил его на стол: бритоголовый аколит дергался и дрожал, как будто его охватила лихорадка. Из колотых ран на его шее текла кровь.
Дрем, — прошептала Сиг. 'Мы должны вернуться в Дан Серен. Бирн должна услышать об этом, Орден должен быть предупрежден", — сказала она. Мы не можем искать твоего друга Ульфа, это слишком важно, слишком опасно. Судьба Изгнанных Земель зависит от того, узнают ли об этом другие".
Дрем кивнул, но на поляне воцарилась тишина, когда Гулла подозвал вперед еще одного аколита.
'Он здесь?' обратился Гулла к новому аколиту.
Фигура откинула капюшон — еще один бритоголовый фанатик, хотя этот был старше.
Это был Ульф, кожевник.
Да, мой господин, — сказал Ульф.
'Он где-то здесь', - раздался еще один голос из толпы, шагнувший вперед. На этот раз женщина, тоже бритоголовая. Дрему потребовалось мгновение, чтобы узнать ее.
Тайна, жена Ульфа, которую Дрем видел тем утром, в страхе за безопасность своего мужа.
"Покажи ему", — сказала Гулла аколитам, рассевшимся по поляне, окровавленные губы растянулись в сангвинической улыбке.
Все больше и больше аколитов стали откидывать капюшоны, все больше бритых голов, но это были лица, которые Дрем узнал. И тут его охватил страх, паралич, грозивший вывести его из строя, потому что в основном это были лица, знакомые ему последние пять лет, соседи, горожане, некоторых он даже считал друзьями.