Первый круг только разошелся, Нико оставил шведку Тесс, не удостоив даже взглядом Аурелию, протянувшую к нему руки. Мария-Кьяра оставила красавчика Эстефано. Король и королева бала готовы встретиться.
Дело пошло, маркиза де Мертей направляется к Вальмону.
Шаг, другой, третий под светом фонариков.
Кругов больше нет, пары танцуют, плачет саксофон.
Сошлись всего две точки.
Белое платье Марии-Кьяры меняет цвет, когда она рассчитанно медленно проплывает под очередным фонариком.
Николя стоит под последним – красным – фонариком гирлянды, растянутой на ветвях оливы.
В десяти метрах от Николя Мария-Кьяра вдруг останавливается.
Возможно, почувствовала взгляд.
Она отступает в сторону, ее платье теперь освещает только лунный свет.
Циклоп не верит своим глазам.
Несколько слов, написанных почерком, как две капли воды похожим на почерк ее матери, крутились в голове Клотильды.
Все быстрее и быстрее.
Она боролась с двумя противоречивыми чувствами, нетерпением и страхом, – тем страхом, что электризует и одновременно парализует накануне первого любовного свидания.
Осталось меньше двух часов. Этим вечером они приглашены на ужин в овчарню Арканю, в дом дедушки и бабушки. Кто будет ждать там? Кто ее увидит?
Клотильда замерла перед зеркалом в душевой. Оставить длинные волосы распущенными или сделать строгий пучок? Третий вариант – взлохматить волосы, чтобы торчали во все стороны, как делала в пятнадцать лет, – она домыслить не решалась. Клотильда попыталась сосредоточиться и вспомнить, как выглядит овчарня. Большой, залитый солнцем пыльный двор, море за каждым глинобитным домом, прилепившимся к скале… Следующие строчки письма вытесняли обрывки воспоминаний.
Клотильда попросила Валу сделать над собой усилие – надеть длинную юбку и закрытую майку, заколоть волосы, обойтись без жвачки и темных очков «Рей-Бан». Девочка согласилась – с недовольным видом, но даже не пытаясь выяснить, с чего вдруг она должна так наряжаться ради визита к прадедушке почти девяноста лет от роду и прабабушке, которой исполнилось восемьдесят шесть.
В туалете было пусто, только Орсю медленно мыл пол и кабины, перенося тяжелое ведро здоровой рукой. Он делал это каждые три часа, в том же ритме, что и другую свою работу: поливал, сгребал мусор, корчевал, полол, включал подсветку… Рабство чистой воды!
Клотильда улыбнулась великану, но он не ответил, она пожала плечами и принялась подводить глаза черным, решив придать им восточную глубину. А может, вспомнила любимую готскую моду? Дверь за ее спиной открылась, впуская двух подростков.
Грязные кеды, в руках наушники, на коленях и локтях флуоресцирующие защитные щитки. Они направились прямо в кабинки, очень быстро вышли и с отвращением посмотрели на собственные грязные следы на мокром кафеле. Тот, что повыше, замер, как перед смертоносными зыбучими песками, и повернулся к Орсю:
– Чертов свинарник!
Второй осторожно, чтобы не поскользнуться, обогнул грязное место, шагнул в другой угол и начал там топтаться.
– Ты нам осточертел, Хагрид! Неужели нельзя мыть сортир рано утром или поздно вечером, когда никому сюда не надо?
Первый, лет тринадцати, не больше, – из-под велосипедных шортов выглядывают фирменные трусы – решил перещеголять приятеля:
– Вот именно, Хагрид, так делают везде – в школе, в офисе моего отца, даже в уличных туалетах. Мусор вывозят и дерьмо убирают, когда люди еще спят в своих постелях или уже разошлись по домам.
Коротышка – на вид максимум двенадцать лет – в длиннющей футболке
– Это работа, а не развлечение, Хагрид. Обслуживание пользователей, уважение к клиентам, понимание сути туристического бизнеса. Унитазы должны блестеть, дерьмо – исчезать как по волшебству, а тебе лучше оставаться невидимкой.
Орсю бросал на малолетних мучителей затравленные взгляды, ненависти в его глазах не было – только страх. Его пугали их слова, то, что они могли сделать. Возможно, даже их разочарование.