Время тяжелых ботинок

По его поручению и списку, составленному совместно с настоятельницей, было закуплено полторы тысячи книг: духовного содержания, учебников, художественной русской и зарубежной классики. К этому добавилась тысяча пожертвованных книг из библиотеки Чекашкиных. Всё это богатство надо было зарегистрировать по всем правилам библиотечного дела, с которым Кинжал был знаком, так как в своё время преподавал в профильном для данного случая техникуме.

В полдень поставлялась первая трапеза, что-то вроде второго завтрака. Мать благочинная Олимпиада учила трудника: «По сторонам не глазеть, глядеть в свою тарелку, тут тебе не ресторан…» Помолчала и добавила: «…на Елисейских полях».

За трапезой учинённая сестра читала житие празднуемого святого. Читала по-церковнославянски, содержание Кинжалу было трудно разобрать, но бесстрастный распевный тон чтения завораживал.

Девочки были разные, одеты в простую мирскую одежду, в светленьких платочках.

Они, в отличие от него, правило не рассматривать мужчину исполняли неукоснительно.

Для них это была хорошая школа владения собой.

О госте им почти ничего не сказали. Но они и сами видели – человек светский, из того самого мира, о котором каждая из них могло бы рассказать ТАКОЕ, что даже у Кинжала зашевелились бы волосы на спине.

После первой трапезы – опять послушание.

Девочки помогали насельницам.

В хозяйстве монастыря было четыре коровы и два телёнка. Рабочих рук и усердия ждали птичник с курами, гусями и утками, огромный огород, множество помещений монастыря, которые надо содержать в чистоте.

И – кухня, как узнал Кинжал, – самое трудное послушание.

В монастыре пекли свой хлеб, варили квас…

Брут видел – девочки работают не разгибаясь.

Он попросился помогать в коровнике, но настоятельница не благословила: «У нас хрусталём гвозди не заколачивают».

«Это я – хрусталь? У меня два других погоняла».

Но когда ему сказали, что завтра его первый урок – русской литературы, он этот хрусталь и вспомнил. Настоятельница выбрала не математику и не физику…

Всю ночь он не спал, что было для него нехарактерно.

Завтра двадцать четыре пары детских глаз испепелят его – в ожидании, возможно, первого в жизни или, во всяком случае, за последние годы урока. И не Закона Божьего или церковнославянского языка, к чему они уже притерпелись, а урока литературы, которые лично Кинжалу, двум поколениям людей в Советской России заменяли веру в Бога. Детям это не так просто, потому что требует хотя бы элементарных навыков абстрактного мышления.

Опыт преподавателя библиотечного техникума здесь не годился. Там – утверждённая программа, более-менее начитанная публика. (Одна Юля Пекшина чего стоила, вспомнилась некстати 131 я статья Уголовного кодекса.)

Он ворочался на узкой железной кровати с панцирной сеткой. За четыре года европейского комфорта Брут уже забыл, что на таких тоже спят.

Художественная литература развивает душу и воспитывает сердце. Она учит проживать и прочувствовать жизнь многих и многих людей. И это – особенность русского человека, а точнее, любого носителя русского языка. «Ибо так сотворил нас Бог – в сочувствии и восприятии того, что живописал другой», – объяснила свой выбор настоятельница Варахиила.

Он представлял себе, как выйдет перед классом. На последней парте усядется мать благочинная Олимпиада, спрячет глаза, но слух напряжёт изрядно: ну-ка, богач, говорят, ты жутко образованный, поглядим!

Под утро он вскочил.

Выделенная ему келья рядом с библиотекой была полна неразобранных пачек книг. В руки попался сборник произведений Юрия Коваля.

Он полистал, нашёл рассказ «Нюрка» – о нынешней бедности России, но не в смысле материальных благ, а о нищете НА ЛЮДЕЙ. Семилетняя Нюрка – единственная первоклассница на всю некогда богатую деревню.

Он вспомнил: этот крошечный рассказ кто-то из актёров с успехом читал в Питере со сцены. А потом, без объявления, переходил к монологу Сатина из пьесы «На дне»:

«Дед! Зачем живут люди? А для лучшего люди-то живут!.. Особливо же деток надо уважать…

Ребятишкам простор надобен! Деткам-то жить не мешайте… Деток уважьте!»

При всей его нелюбви к писателю Горькому отец троих детей тогда крепко задумался.

Но когда сейчас пробежал глазами скупые строки талантливой прозы, понял – в монастыре царствие иных стандартов!

В рассказе Коваля семилетней девочке вся деревня несёт подарки – пусть порой и нелепые, а здесь? Да, про Нюркиных родителей не сказано ни слова, возможно, тоже круглая сирота. Но – вокруг односельчане, какие-то родственники. А один, дачник, так вообще бинокль подарил.

Да Нюрке завидовать надо, а не жалеть!

А надо, чтобы пожалели.

Умом математика он высчитал: нужно показать того, кому ХУЖЕ. И не важно, что на лицах девочек он ни разу не увидел ни депрессии, ни агрессии, а только смирение и радость.

Через два дня Кинжалу – обратно, в грешный мир бандитов, денег, разведчиков и нежным стоячим грудкам розово-рыжей Лады.

В этом православном приюте это будет его один-единственный урок. И надо, чтобы девочки-сироты запомнили его навсегда.

Это дело чести, раз уж он получил такое монастырское погоняло – Хрусталь.