Время таяния снегов

Долгие разговоры о том, что надо объединить северный факультет университета и северное отделение пединститута имени Герцена, закончились тем, что было принято решение создать один центр для подготовки кадров для Севера — в пединституте имени Герцена.

Последний год Ринтын и его друзья должны были учиться в институте и получить не университетские, а институтские дипломы. Ринтын понимал, что в общем-то не имеет значения, какой диплом у человека, важно, чтобы у неге были настоящие знания. Но одно дело учиться в университете и совсем другое — в институте.

Уже в Улакской неполной средней школе Ленинградский университет был для Ринтына мечтой. Впервые он услышал об университете от научного работника Улакской полярной станции Анатолия Федоровича.

— Университет, — объяснял Анатолий Федорович, подыскивая слова для юного слушателя, который не очень-то хорошо понимал по-русски, — это самая-самая высшая школа.

— Значит, на горе стоит, — догадывался Ринтын.

— Не на горе, а на самом берегу широкой и красивой реки Невы. По коридору университета можно промчаться на собачьей упряжке, такой он длинный.

Воображение уносило Ринтына на берега красивой реки с водой необыкновенной окраски, как цвета северного сияния, где университет стоял в виде длинного, составленного из таких же больших домов, как Улакская школа, здания.

Дяде Кмолю хотелось, чтобы Ринтын стал продавцом. В дядиных глазах это была высшая ступень общественного положения человека. Нет ничего приятнее, как распоряжаться огромным количеством самых разнообразных товаров… А как Ринтына провожали из Улака! Созвали целое собрание, обсуждали, как нужно снарядить своего земляка в высшую школу — университет. Это слово нынче хорошо знали в Улаке, потому что один человек из их селения уже учился в университете. Все годы, проведенные во Въэне, в бухте Гуврэль, Ринтын считал дорогой в университет. А теперь чьим-то решением его переводили из университета в институт, даже не спросив, хочет ли он этого.

Маша посоветовала:

— Перейди на другой факультет.

Ринтын ухватился за эту мысль. Пока он раздумывал, к кому обратиться с просьбой, пятый курс исторического отделения северного факультета и Кайон вместе с ним перешли на истфак университета.

Ринтын побежал на филологический факультет. Его принял сам декан, выслушал и сказал:

— Мы можем вас принять. Только надо получить разрешение ректора… А на какое отделение вам бы хотелось поступить?

— На отделение журналистики, — ответил Ринтын.

Отделение журналистики открылось совсем недавно. Видимо, желающих перейти на него было много, потому что декан недовольно протянул:

— Все хотят стать журналистами.

Ринтын совсем не хотел стать журналистом, но он по простоте своей думал, что на этом факультете будут учить тому, как хорошо писать.

Несколько дней потребовалось, чтобы попасть на прием к проректору.

Иванов-Томский, разумеется, не помнил чукотского студента, которого осенью сорок восьмого года привел дежурный Василеостровского отделения милиции Василий Голев. Он посмотрел на вошедшего и строго спросил:

— По какому вопросу?

— По вопросу перевода с северного на филологический факультет.

— Что же это все северяне вздумали остаться в университете? А вот ваши руководители, наоборот, утверждают, что вы только и ждете, как бы перейти в педагогический институт, — сказал Иванов-Томский, с интересом всматриваясь в лицо Ринтына.

— Не знаю, — пожал плечами Ринтын, — может быть, это они хотят перейти в институт, но среди студентов я не заметил такого желания.

— Я смотрю, что-то очень знакомое лицо! — воскликнул Иванов-Томский. Простите, это не вас приводил ко мне милиционер?

— Я и есть тот самый, которого привел к вам милиционер Голев.

— Да, выросли, возмужали, словом, настоящий студент. Действительно, к чему вас переводить? Напишите заявление, а я поддержу, — сказал в заключение Иванов-Томский.

Через несколько дней Ринтын вместе с заведующим кафедрой советской печати сверял учебные планы факультетов. Оказалось, что Ринтыну нужно садиться на третий курс отделения журналистики.

— Вы согласны? — с сомнением спросил завкафедрой.

— Согласен, — со вздохом ответил Ринтын.

Приближался Машин отпуск, и она задумалась, где провести лето.

— Было бы у нас много денег, — мечтательно говорил Ринтын, — поехали бы к теплому морю. Я до сих пор не могу поверить, что в море вода может быть такая теплая, что часами можно в ней сидеть, как в ванне. И еще я завидую всем, кто умеет плавать. Это все равно что быть немного тюленем. Хорошо бы еще человеку уметь немного летать, как птице. Пусть на небольшие расстояния… Увидели бы мы с тобой пальмы и разные фикусы, растущие прямо из земли. А то любуешься этими тропиками только в президиумах да на торжественных заседаниях.