Время таяния снегов

Он почувствовал, что так дальше продолжаться не может, и решил тайком уехать.

Днем, когда все были в поле, Ринтын собрал свой чемодан, взвалил на плечи и пешком отправился на станцию Вруда. Уже на станции он обнаружил, что денег у него нет: едва-едва набралось на билет до районного центра Волосово.

15

Ринтын сошел на станции Волосово рано утром. На пустынном перроне стоял лишь дежурный в помятом железнодорожном мундире и в красной фуражке. Он держал в руках свернутый желтый флажок.

Ринтын обогнул здание вокзала и вышел на улицу. На высоком столбе громко говорило радио. У пивного ларька коза нюхала лужу. Чуть подальше, на покосившейся скамейке, сидели два парня и лузгали семечки, сплевывая себе под ноги.

Изредка мимо пылила грузовая автомашина, погромыхивала телега, нагруженная корзинами с овощами. Ринтын бесцельно шагал по пыльной улице. За заборами прятались дома — большие и маленькие, с белыми занавесками на окнах. За заборами текла своя жизнь.

На улице становилось все больше людей, они шли с кошелками в руках: где-то дальше находился рынок.

Ринтын шел и думал о том, что он поступил крайне опрометчиво, пустившись в дорогу без денег. Что же делать дальше? До Ленинграда еще порядочно ехать, где тут достанешь денег? Ему захотелось есть. Да так, что в животе тупо заныло. Это было совсем не то ощущение, которое наступало перед обеденным перерывом в деревне. У этого голода не было приятного ожидания предстоящего насыщения.

В колхозе кормили небогато, но сытно. На первое, как правило, были щи или борщ, и такие густые, что ложка в них стояла торчком. На второе обязательно кусок мяса и сколько хочешь картофеля. Обед либо запивали молоком, либо круто заваренным чаем с сахаром. На хорошо оструганном дощатом столе стояла корзинка с толсто нарезанными ломтями хлеба…

Ринтын добрел до базара. Рядами тянулись грубо сколоченные прилавки. Чуть поодаль, у коновязей, стояли телеги, рядом коровы, овцы, лошади, козы. В больших ящиках с редко набитыми планками хрюкали поросята и пытались просунуть наружу свои подвижные пятачки.

Торговали без большого шума, деловито. Покупатели подолгу присматривались к товару и, видимо, отлично знали цену, продавцы с ними не спорили.

Но стоило появиться между рядов Ринтыну, как на него сразу обратили внимание.

— Ряженки попробуйте! — кричала полная розовощекая женщина.

— А вот сметанка, сметанка, — шамкала беззубым ртом аккуратная старушка в теплом шерстяном платке.

— Купите мед! — густым басом требовал высокий мужчина в негнущемся брезентовом плаще. — Можете попробовать.

Он зачерпнул из ведра деревянной ложкой желтого янтарного меду.

Ринтын изо всех сил зажмурился и поспешил выбраться из этого ряда, полного всяческих соблазнительных вещей. Но впереди оказался ларек булочной. Из дверей вышла большая девочка в блестящих резиновых ботиках. Она отщипывала от батона кусочки и запихивала в рот. Булка, по всему видать, была свежая, мягкая.

Ринтын поспешил мимо хлебного ларька и в изнеможении опустился на лавку, врытую недалеко от забора. В горле было сухо. Хотелось пить. "Надо выбросить из головы мысли о еде", — решил Ринтын. Капитан Эрмэтэгин всегда советовал: если хочешь выбросить из головы что-то назойливое, надо вслух прочитать хорошие стихи. Но вместо стихов в памяти всплыла много лет назад прочитанная повесть Кнута Гамсуна «Голод». Ринтын тогда без особого желания взял в библиотеке книгу в серой обложке с тремя словами — «Голод», "Пан", «Виктория»… "Пан" и «Виктория» стерлись в памяти, а «Голод», он и поныне хорошо помнится… Может быть, продать пиджак? Вон в конце забора торгуют разным барахлом.

Ринтын увидел невдалеке будку холодного сапожника. На траве сидели мужики и, размотав портянки, ожидали, когда мастер прибьет отставшие подошвы. Сапожник в черном брезентовом фартуке вгонял гвоздь за гвоздем, вынимая их изо рта. Он еще и ухитрялся что-то напевать. Ринтын прислушался. Сапожник пел сквозь стиснутые зубы:

Стелются черные тучи,
Молнии в небе снуют.
В облаке пыли летучей
Трубы тревогу поют…

Песня так не подходила к обстановке, что Ринтын улыбнулся про себя.

Сапожник низко склонился над своим инструментом, и Ринтын не мог видеть его лица. Но он уже знал, какое оно — немного продолговатое, мягкое: голос сапожника удивительно напоминал голос Анатолия Федоровича — начальника Гуврэльской полярной станции, а люди с одинаковым голосом, как приметил Ринтын, часто похожи друг на друга. И вдруг ему пришла в голову мысль, что помощь придет именно от этого человека.

Сапожник поднял голову, и Ринтын обрадованно улыбнулся: он в точности был таким, каким представлялся ему. Сапожник, заметив Ринтына, сначала нахмурился, потом усмехнулся.

Ринтын продолжал сидеть на скамейке. Ему не хотелось уходить с этого места, к тому же от голода он испытывал неприятную слабость.

Заказчиков у сапожника не убавлялось. Люди подходили, занимали очередь, разувались и терпеливо ждали. Мастер изредка кидал взгляды на Ринтына и стучал-стучал своим молотком.