Время таяния снегов

Ребята сдали все экзамены, и оба получили путевки в университетский дом отдыха в Териоках на Карельском перешейке.

— Это очень красиво, когда есть лес, — задумчиво сказал Кайон, любуясь весенним нарядом земли из окна поезда.

Университетский дом отдыха располагался на самом берегу мелкого Финского залива. В первый же день ребята попробовали искупаться, но вода была ледяная, как в Анадырском лимане…

Вылезая на сушу, Кайон ругался:

— А мне говорили, что в России вода везде как чай. Бр-р! В тундровом озере куда теплее, чем в Финском заливе.

В отдельном корпусе отдыхали иностранные студенты. Среди них были соседи по общежитию — венгры. Чех Иржи уехал на каникулы к себе на родину.

Часто к Ласло приезжала Наташа. Она издалека кивала Ринтыну, но близко не подходила, не заговаривала.

Ринтын уже не ревновал ее. Он смирился с тем, что Наташа полюбила Ласло, но все же не мог забыть дни, когда Наташа была с ним, и особенно снежный вечер на вокзале в Пушкине и их один-единственный поцелуй…

Финский залив был гладок и спокоен. Он походил на важного человека, который за напускным достоинством скрывает свою мелкоту. Но все же это настоящее море, потому что на далеком горизонте виднелись дымки пароходов, проходящих в Ленинград. Иногда свой гордый силуэт показывал военный корабль и скрывался за туманной дымкой Кронштадта.

Ринтын часами ходил по берегу от мыса до мыса, от одного пляжа до другого. На песке валялись желающие обрести зачерненную солнцем кожу. Мужчины были в одних трусах, а женщины обнажали себя, как чукчанки в меховом пологе. Они старательно вбирали в себя солнечные лучи, но на кончик носа все же наклеивали бумажку.

По воскресеньям наезжали на отдых и горожане. Пили и ели прямо на песке и кидали пустые бутылки в море.

Непривычно было смотреть на людское лежбище, на то, как вместо морских зверей из воды на берег вылезали купающиеся. Когда вода стала теплее, Кайон и Ринтын начали учиться плавать на мелководье, где воды всего было по колено.

Взбираясь по крутому склону, держась за стволы деревьев, Ринтын уходил в лес. Над головой шелестели зеленые ветви, а на земле лежали прелые листья, опавшие хвойные иглы, сухие сучья, с громким треском ломающиеся под ногами. Иногда попадались большие муравьиные кучи, и Ринтын, присев на корточки, наблюдал за муравьиной суетой. Муравьи были озабоченны и торопливы, как жители большого города. Они тащили в свое жилище сухие стебельки, листья, которые, должно быть, использовались в муравьиной жизни.

Лес был сухой и не очень густой. Во всяком случае, Ринтыну не приходилось продираться сквозь чащобу. Прямые и высокие стволы сосен уходили к далекому синему небу. Но если долго приходилось идти по лесу, вдруг появлялось какое-то беспокойство, хотелось поскорее выйти на простор, увидеть небо не клочками, а во всей его широте и красоте. Возникали непонятный страх и мысль: а что, если не удастся выйти из лесу и так всю жизнь придется быть пленником деревянных великанов?

Ринтын искал поляну, и, когда выходил на нее, на душе становилось радостно и легко.

Скоро Ринтын понял, что лес вокруг Териок невелик. Ринтын то и дело натыкался то на домик, то на забор, а чаще выходил на железную дорогу, которой придерживался, как постоянного и надежного ориентира.

Плохо было то, что в лесу не водилось никакой живности. Лишь возле железнодорожной насыпи да у некоторых домов попадались коровы и козы. Ринтын никогда прежде не видел коров и издали с любопытством смотрел на огромных жующих животных с большими грустными глазами. Близко он боялся подходить: кто знает, как они еще посмотрят на непрошеного человека.

Ринтын доходил до Комарова, Репина, а потом шагал по Приморскому шоссе к своему дому отдыха. Иногда опаздывал на обед, на ужин, но не жалел об этом. Удовольствие, которое он получал от прогулок, было дороже. В лесу он вспоминал родную тундру, как он в детстве с бабушкой Гивынэ искал сладкие корни в мышиных кладовых. А однажды он испытал настоящий восторг, увидя покрытый мхом валун, точь-в-точь такой, как на склоне горы Линлиннэй.

Несколько раз Ринтын звал с собой друга, но Кайон отказывался.

— Тебе это нужнее, чем мне, — говорил он. — У тебя поэтическая натура, а у меня от лесного запаха болит голова.

Кайон целыми днями пропадал в бильярдной и не стеснялся выигрывать даже у маститых профессоров.

— Я стал играть, как Максим, — хвастался он.

— Какой такой Максим? — спросил Ринтын.

— В кино который, не помнишь?

Однажды Ринтын вышел на опушку. Немного поодаль стоял новенький, как на картинке, домик. Забор еще строился, кое-где ограду заменяла низко подвешенная колючая проволока, которую Ринтын легко перешагнул.

Внутри ограды росли голубоватые нежные цветы. Ринтын сорвал несколько цветков. Пройдя несколько шагов, он остановился в изумлении — прямо на земле росли огромные ягоды, отдаленно напоминающие большую морошку. Такого ему никогда не доводилось пробовать. Ягода была удивительно сладкая, наполненная солнечным теплом.