Время смерти

— У нас нет времени.

— На все есть время, престолонаследник.

— Зажгите свет! — распорядился Александр и закрыл окно. Прежде чем он вернулся на свое председательское место, Вукашин успел сесть на свое, в конце стола, не поднимая взгляда от пола: предстоит ли ему сделать ошибку, которую он никогда не сумеет исправить? Ничем. Люди сейчас не желают слышать разумного мнения; в общем страдании хотят общего, единого суждения. Он закурил. На потолке вспыхнул свет, линии и стрелки на карте боевых действий в Сербии словно попытались убежать с судейского стола, но, пойманные взглядами присутствующих, замерли, чреватые напряженностью. Он сделал несколько глубоких затяжек и словно бы захмелел. Но услышал четко:

— Вы мне, воевода, предлагаете капитуляцию? — произнес Верховный.

Вдоль судейского стола, по Сербии, между мундирами и сюртуками поползло молчание: Вукашин ощутил на своем лице его холодное короткое прикосновение. Свет навсегда сохранит все; у людей есть тени, двойники; судебная зала полна людей и теней. Он ощутил смутное желание взять за руку генерала Мишича, увидеть его глаза. Генерал задумчиво изучал сложенные пальцы своих рук. Глава правительства Пашич ногтем царапал край карты. Остальные не сводили глаз с бледного опухшего лица воеводы Путника, разглядывали его седую, старческую голову. А тот крепче оперся на стол и прокашлял с нескрываемым раздражением:

— Вы слышали факты. На основе их я делаю выводы. Это мой долг и мое право перед отечеством.

— Вы предлагаете просить мира у Австро-Венгрии? Отказаться от вековых заветов борьбы за свободу и единение? — Престолонаследник Александр взглядом бросил ему вызов, ерзая, едва удерживаясь на краю стула.

Воевода Путник повернулся к нему, глаза его округлились.

— Я предлагаю, ваше высочество, спасать то, что пока можно спасти. Если можно. В этом — роль любой народной армии.

— Вы предлагаете мне капитуляцию! Говорите яснее, воевода!

Воевода Путник встал, обвел взглядом карту Сербии до самой болгарской границы, затем лица присутствующих и, повернувшись к Александру, с глубокой болью и неподдельным отчаянием в голосе произнес:

— Мир я вам предлагаю, наследник престола! Мир. Мир вашему несчастному, истекающему кровью народу.

— Позор! Бесчестие! Предательство!

— Мир никогда не позор для человека. Мир не бесчестит народ, защищающий себя от гораздо более сильного противника. Народ, у которого героически погибла треть армии. Мир — это позор для разбитого завоевателя. Мир…

— Ваш мир стал бы нашим самым большим поражением! И концом сербского государства! — прервали его политики.

— Мир, господа, — самое меньшее поражение из всех, какие мы можем пережить в этой войне. И… — Кашель заставил умолкнуть воеводу Путника, и он сел.

Никола Пашич подвинул ему чашку с чаем, что-то шепнув.

Вукашин не любил Путника из-за его отношения к генералу Мишичу, но сейчас его потрясло острое чувство сострадания и восхищения рассудительной совестливостью и мужеством старого солдата, которому выпала на долю редкостная слава быть полководцем маленькой страны, чья армия победила в двух войнах. Только человек, безмерно любящий свою страну, может обладать сегодня такой моральной храбростью; и лишь истинная храбрость может быть столь рассудительной, когда все потеряли голову. Ни за какую цену я не должен изменить своим убеждениям. Тот, кто не предает самого себя, никого не предает. Он схватился за стул, чтобы успокоить руки.

— Что вы, воевода Степанович, можете на это сказать?

— Худшего положения быть не может, ваше высочество, — звонким тенором, со строгостью во взгляде и официальным выражением на лице произнес Степа Степанович, победитель в церской битве. Заскрипели стулья, замелькали руки, взгляды словно бы выказывали удивление неожиданностью этих слов. И генерал Мишич как-то заметно нахмурился. А воевода Степа продолжал решительно и звонко: — После пятидесяти суток непрерывных боев и кровопролития за каждую пядь земли наша армия испытывает моральный крах. Нечеловеческими усилиями нам едва удается удержать войска от полного развала. — Никола Пашич опять начал стучать своей палкой, не поднимая глаз с коленей. — Я отправил на позиции последние людские резервы, последние крохи боеприпасов. У моей армии нет снарядов. Что мне вам еще сказать? — воскликнул воевода тонким голосом, хмурясь, отчего показался назойливо-самоуверенным.

Вукашин смотрел на генерала, одержавшего для Сербии и для союзников первую крупную победу и позволившего сохранить надежду на окончательный успех. Воевода Степа вертел в руках карандаш, в то время как люди, сидевшие за судейским столом, молчали; высказавшись, он успокоился, замер и стал слушать с максимальным вниманием, что скажут другие. Не может быть, чтобы из-за строгости и справедливости он был сейчас самым популярным военачальником в армии и в народе.

Заговорил генерал Петар Бойович, командующий Первой армией, обводя взглядом министров и гневно к ним обращаясь, точно отвешивая пощечины: