Время смерти

Об отцах «из камня», о тех отцах, которых отечество считает образцовыми, о тех жестоких и честолюбивых отцах, которые во имя национальной гордости не хотят обнаружить свою тоску о сыне, об отцах, которые выпячивают грудь оттого, что отдали своих детей отечеству и свободе, я теперь думаю очень плохо.

И все-таки мне не хватает воображения представить себя отцом, у которого погиб сын.

*

Теплый кукурузный хлеб с молоком. Какое пиршество! Мы были богаты, почему у нас в доме не ели горячий кукурузный хлеб с молоком?

*

В селе у подножия Сувобора, откуда прогнали швабов, мы нашли убитых женщин и стариков. Наверное, они пытались припрятать малую толику продовольствия или что-нибудь из вещей и солдаты Франца Иосифа наказали их за этот дерзкий эгоизм.

В другом селе такая картина: старик висит на сливовом дереве перед домом, из горла торчит ветка; исколотая штыками старуха, еще живая, переброшена через порог и обсыпана мукой; мальчуган застрелен и насажен на изгородь.

Неужели такие дела — проявление воинской ненависти? Не верю, не верю. После этого меня рвало.

*

И в других селах так же. Жуть.

Трудно себе вообразить, какое зло могут совершить люди, не способные думать.

*

Мы побеждаем! Спускаемся с Сувобора к Колубаре и Валеву. Мне и не снилось, какая это радость — побеждать неприятеля! Откровенно говоря, я никогда не верил в радость военной победы. Но… существует радость убивания. Существует! Это какая-то жестокая, тяжелая, глухая радость. Радость всего тела, мышц, костей. Не могу ее объяснить. Я больше не чувствую себя усталым, невыспавшимся, голодным.

Мне почему-то ужасно стыдно всех пленных. Мне неловко на них глядеть. Их несчастье и горе меня унижают. Сегодня я отказался быть переводчиком на допросе австрийских офицеров. А услыхав, как попавшие в плен наши братья, хорваты, сербы из Воеводины и мусульмане, ругают Франца Иосифа, кричат «Да здравствует король Петр!» и поют «Погоди, погоди, Австрия, ты за все заплатишь», я попросил ракии у Алексы Дачича.

Меня изумляет великодушие победителей, которое выказывают мои солдаты по отношению к пленным. Унижения пленных мне пока не доводилось видеть. Все проявляют какую-то удивительную серьезность, которая лишь, изредка напоминает оскорбленность. И это после четырех месяцев войны и тех бесчинств, которые творили ныне побежденные в наших селах. Очень это важно!

Я раскаиваюсь в тех недостойных осуждениях, которые выражал своим боевым братьям. Убеждаюсь: проще всего говорить о людях плохо.