Время смерти

Вчера на рассвете мы попали под первые выстрелы. Одна за другой застучали винтовки, и пулеметы застрекотали. Худо, Деда. Жужжит да жужжит вокруг. Живым мне не быть, сам знаешь, каков Драган, не иначе напорется на шершня.

Как бы ты сам, бедняга, не напоролся на шершня. Ты сам!

Драган похудел и словно бы уменьшился, вроде борзой стал, а скачет и все исполняет, будто господин полковник. Как услышит разрывной или шрапнель, мигом ложится.

Всякое уже было, на одной полянке остались в темноте и наши и они, а нас с ним даже не зацепило. С овсом только трудно очень.

Чиновники да поставщики все сожрали. Откуда же взяться овсу для лошадей и солдат?

Потому пошлите мне еще малость денег, пусть под рукой будут, если овес опять вздорожает. Обо мне не тревожьтесь, и всем вам желаю здоровья. Адам. Конный эскадрон Моравской дивизии второй очереди в составе Первой армии.

Сегодня вечером сколько их полегло из Моравской первой очереди. Там, на горах, за Валевом. А как спустятся на равнину, тогда коннице в бой идти.

И он вслух читал второе письмо Адама:

Прошлой ночью у села Липолиста ранили моего Драгана. Бог миловал, шрапнель чуть кожу рассекла на левой ключице.

Бог миловал. Бедный мой дурачок.

Я почувствовал, когда его укололо. Ровно вспыхнуло что-то в мозгу. А когда скачка да грохот кончились, встал я на землю отпустить подпругу, а рука мокрая да липкая. Зажег спичку, вижу — кровь. Драган отвернул голову влево и молчит. Понял я, в чем дело, промыл ему рану ракией, а он, бедняга, как тростинка дрожит.

Отчего б тебе не написать нам, как твой конь мочится, а я за твое здоровье буду звездам молиться.

Намазал я ему рану целебной мазью, кровь остановилась. К счастью, закончилась эта Церская битва[9], когда мы швабов выгнали из Сербии. Теперь отлеживаемся возле Дрины, и у Драгана зарастает рана. Представь себе, Деда, и ты, Батя, что бы с ним было, скакни Драган всего на ладони левее? Привет всем, кто мною интересуется. Если у Наталии интереса нету, то и мне до нее тоже.

Во какой узелок затянулся. Не всякая женщина поддается. Лучше, чтоб ты это через Наталию понял, прежде чем какая другая курва мозги тебе затуманит.

Старик отложил письмо в темноту: словно конь Драган стал моим внуком, а Адам у него сделался конюхом. Задул лампу. Мрак, пронизанный воплями деревни, окутал его. Он разулся и не раздеваясь лег на кровать. Прижал ладони к ушам. Бедняга, озорник, дурень мой, единственный, кто у меня остался, единственный, кто меня пережить может, из-за лошади головы лишится…

2

Пальцы его успокоились, замерли в бороде; вновь вспомнилось, как уходил на войну Адам.

Гудели колокола, стучал барабан, голосили женщины, а бедняки и издольщики из Прерова и окрестностей под вечер толпились у него во дворе, появлялись из сада, перелезали заборы, словно в ворота негоже было войти для последнего прощанья: приходили выпрашивать хотя б десять динаров — на войну собраться для себя, для сына, для брата; впервые никому не отказал Джордже, никого не попрекнул невыплаченным долгом, щедрою рукою давал все, что у него просили. «Дай, помоги им!» — говорил Ачим, а сам смотрел в сад, ждал Адама, который, едва услыхав о мобилизации, шмыгнул за сеновал. Он ждал внука, чтобы вдоволь наглядеться на него, посоветоваться о своих похоронах, сказать ему то, что держал в голове. Ждал и вспоминал.