Время скорпионов

Подойдя ближе, Амель обнаружила в ней несколько сувениров, военное происхождение которых не оставляло никаких сомнений. Красный берет с металлическим значком в форме крыла с продолжением в виде руки, вооруженной мечом, на фоне морского якоря. Рядом с головным убором статуэтка, изображающая ангела, поражающего змею, с надписью на пьедестале: «Ст. сржт.[247] П. Мартоне — сент. 1968». Бархатная коробочка с орденом в виде выцветшей красной ленты с тремя белыми вертикальными полосками над двумя звездами, расположенными одна под другой: одна поменьше, с пятью лучами, из бронзы, а другая с четырьмя лучами и символическим изображением Республики. Несколько старых черно-белых фотографий солдат на фоне пустыни.

На одной из них, позади троих мужчин во французской военной форме, Амель разглядела пленных. Их позы, связанные за спиной руки и то, что они лежали на земле, не оставляло никаких сомнений. Они были одеты по-арабски. Ей показалось, что у одного из пленников, повернувшегося к объективу, лицо в крови. Она наклонилась, чтобы получше разглядеть, внезапно отпрянула и, не сказав ни слова, вышла из бара.

Когда Сервье наконец появился, она бродила возле «лендровера» и, прежде чем он успел что-нибудь сказать, попросила его поскорее уехать.

— Как ты можешь выносить их всех? — Когда машина тронулась, Амель выключила радио, прервав сопровождавшего их с утра Ленни Кравитца. Ее слова прозвучали странно резко.

— Что ты имеешь в виду?

— Не строй из себя идиота, ты отлично знаешь, о чем я. Ты ничего не сказал.

— А чего бы ты от меня хотела? Чтобы я устроил скандал на деревенской площади, заорав во все горло, что все жители Сен-Прива грязные козлы?

— Мог бы сказать что-нибудь в пекарне.

Жан-Лу пожал плечами и покачал головой:

— Местные не любят чужаков. Я заслужил такое же отношение, как и ты.

Амель утонула в своем кресле и рассуждениях.

— Ничего не делать — значит согласиться. Это как твой дружок бармен, тот, палач…

— Замолчи сейчас же, иначе наговоришь глупостей.

— Еще один крайне правый, сожалеющий о временах французского Алжира и колоний.

Автомобиль внезапно занесло, и он резко остановился посреди улицы. Сервье повернулся к своей спутнице, вопившей, что он безумец. Спокойным, но твердым голосом он приказал ей перестать орать.

— Могу ли я теперь узнать, что заставило тебя вдруг уйти?

Амель утвердительно кивнула:

— У него в витрине эта фотография с…

— С пленными? — Жан-Лу вздохнул. — Это я сказал, чтобы он поставил ее туда. — Он сделал жест, запрещающий ей говорить. — Ты хорошо разглядела парней на переднем плане? Троих солдат?

Амель по-прежнему была в ярости. Она смотрела в сторону, чтобы снова не дать себе воли.

— Если бы ты была повнимательнее, то увидела бы, что это трое алжирцев. Они остались после ухода французов в шестьдесят втором. Маловероятно, что они выжили. Они были друзьями Пьера, и это единственное, что у него осталось на память о них. Сначала он не выставлял эту фотографию, не хотел, опасаясь…

— Лучше бы он воздержался. И ты тоже.

— …таких реакций.

— Если у него была парочка друзей-харки, это все равно не извиняет всего остального.

— Чего остального?

— Пыток, всех этих чудовищных вещей, допущенных во время…

— У тебя есть доказательства?

— Ты надо мной смеешься?!

— У тебя есть доказательства, что старший сержант Мартоне пытал людей?

— Фотография. — Амель скрестила руки на груди. — Не могу поверить, что…

— Эта фотография сделана сразу после перестрелки, с военнопленными.

— Если они ранены, им надо оказать помощь. Точка. А здесь с ними, бесспорно, плохо обращаются.

— Все, хватит пороть чушь! — Сервье схватил молодую женщину за руку и развернул к себе лицом. — Есть ли у тебя хоть какое-нибудь представление о том, что такое война? Я хочу сказать, видела ли ты хоть раз настоящую войну, не по телевизору? Ты знаешь, до чего доведены люди, оказавшиеся в таком дерьме?! Нет? Тогда заткнись! — Он отпустил ее.

Испуганная его внезапной реакцией, Амель постаралась как можно глубже забиться в угол машины, подальше от него, но не спускала с него глаз.

— На войне нет справедливости и прав человека. Это иллюзия тех, кто рассуждает, сидя у себя дома, в тепле. — Он снова заговорил нормальным тоном. — Существуют лишь смерть и выживание. Люди идут в наступление, обороняются, а думают только о своей шкуре и о шкуре соседа по этой каторге. И больше ни о чем. — Прежде чем продолжить, он немного помедлил. — Те, кто задумывается о нравственной стороне конфликтов, задают себе дурные вопросы. Лучше бы они спросили себя, как можно было дойти до подобных ситуаций и как попытаться избежать их повторения.

Амель не удержалась от иронического выпада:

— Можно ли мне узнать, откуда у тебя такие знания? Ты что, воюешь в промежутке между двумя полетами?