Время скорпионов

При упоминании о скоростной линии полицейский напрягся, но его старшая этого не видела, она снова раздраженно бросилась в свою комнату. Взглянув на жену, Понсо заметил в ее глазах тревогу. Он погладил ее по щеке — ему бы хотелось, чтобы жест получился более успокаивающим, — и рассердился на себя за невнимание к дочери и жене. Он уже собрался сказать что-то вроде: «Пойду поговорю с ней», но тут на кухонном столе зазвонил мобильный телефон. Понсо взял его и взглянул на экран. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы узнать номер.

Амель заперлась в ванной, открыла коробочку с лекарствами и достала два блистера. Она смотрела то на свое печальное лицо в зеркале, то на мелкие надписи, указывающие даты приема пилюль. Сегодняшнюю таблетку она еще не отрывала. Нажав ногой на педаль, молодая женщина открыла крышку мусорного ведра.

Сильвен постучал в дверь:

— Все в порядке?

— Да, уже выхожу.

— Ладно. Лучше бы нам не опаздывать, ты же знаешь мою мать.

В программе дня бранч[217] с родителями мужа и объявление новости.

— Честное слово, я очень быстро.

Амель дождалась, пока муж отойдет, и снова стала пристально всматриваться в свое отражение. Крышка упала, из крана полилась вода. Амель проглотила таблетку, спрятала противозачаточное средство в сумочку и попыталась придать лицу более радостное выражение.

Понсо прибыл на свидание с опозданием. Он только что доставил дочь с ее приятелем на Елисейские Поля, где они должны были встретиться с другими ребятами. Всю дорогу молчали. Мари дулась, раздосадованная несносным отцовским вмешательством в ее сегодняшние дела. В присутствии подружки, словно воды в рот набравшей, Мурад тоже предпочел хранить молчание и избегал встречаться взглядом с этим ужасным отцом, которого дочь всегда старалась описать в черных красках, чтобы напугать свою компанию.

Понсо понимал, что поступил как дурак. Не потому, что испугался, а потому, что настоял на своем решении отвезти Мари. Что же, он так и будет мешать ей жить своей жизнью и запрещать, например, пользоваться общественным транспортом?

Полицейский вошел в «Ла Куполь»[218] и сразу заметил сидящего за столом Язида Беньямину. Тот поедал горячее и едва приподнялся в приветствии, когда подошел его гость.

— Присаживайся, друг. Съешь что-нибудь?

Пристально глядя на испачканную соусом салфетку, Понсо отрицательно покачал головой:

— Жена ждет меня к обеду.

Алжирец кивнул и молча указал подбородком на лежащий на столе конверт. Шумно жуя, он сообщил, что, помимо всего прочего, в конверте находятся фотографии.

— Немного устаревшие, но других у нас нет.

— Фотографии чего?

— Не чего, а кого. Инженера-химика, одного из наших, по имени Зубеир Уннас.

— Какое мне дело до этого типа?

Беньямина глотнул вина.

— Он перешел на сторону врага. — Он поднял руку, призывая полицейского к молчанию, и, прежде чем продолжить, отпил еще вина. — Ты просил меня найти информацию, выходящую за рамки обычной и касающуюся наших «лучших врагов», как ты выразился. Вот все, что я могу предложить тебе в настоящий момент.

Понсо долго разглядывал конверт, прежде чем распечатать его и посмотреть снимки.

— И что же такого интересного в твоем инженере?

— Лучше бы тебе порасспросить об этом своих дружков из внешней разведки. — Беньямина заметил искорку интереса в глазах собеседника и позволил себе удовлетворенную улыбку. — Они вот уже несколько недель повсюду ищут его.

— Выкладывай.

— Ходят слухи, что Уннас переквалифицировался в подрывника, которому нет равных, и ушел в подполье. Говорят также, будто у него есть основания обижаться на французские секретные службы, якобы виновные в его предательстве.

— Может, перестанешь ходить вокруг да около? — Полицейский заговорил, не глядя на алжирца.

Он опять изучал фотографии химика, сделанные, судя по надписям на обороте каждой из них, в девяносто шестом году. За это время человек должен был измениться. Его сфотографировали, когда он выходил из здания с белоснежным фасадом и усаживался в автомобиль. Перспектива предполагала использование телеобъектива. Снимки наружного наблюдения.

— Пять лет назад Уннас был близок к властям в Алжире. Очень близок. У него и его семьи все складывалось хорошо. Однако он имел небольшую слабость. Интимные удовольствия, скажем, несколько необычного толка, что у нас совсем не рекомендуется придавать гласности.

Понсо пристально взглянул на собеседника:

— Например?