С некоторыми недомолвками Амель описала последние месяцы. Она начала с особенно выдающихся событий, затем, по мере продвижения рассказа, ее речь стала свободней и приобрела более естественные интонации. Она бегло коснулась Школы журналистики, своих амбиций, замужества и порожденных им противоречивых желаний. Она также совершила несколько экскурсов в более отдаленное прошлое, описала знакомство с Сильвеном, напряженные отношения с его семьей из-за различия традиций, впрочем умолчав о многом на этот счет. Упомянула Ружара и профессионалов его уровня, описала, какое место они занимали в ее воображении, когда она еще училась. Призналась, что очень быстро поняла, что после освобождения от родителей затворничество стало для нее ассоциироваться с мужем. Свободу, прорыв дает ей только работа.
А ее работа — это Ружар. На радость и на горе.
Сервье хотел уточнить.
— Да нет, я его не люблю. То есть не так, как ты думаешь. Он хороший журналист, образованный человек. У него опыт. Он честен.
— И все же он привлекательный?
— Я просто сорвалась. Это не повторится.
— Что ты собираешься делать?
— Думаю, с ним надо порвать. Я хочу сказать, с Ружаром.
— Вот так, сразу? А потом?
— Потом? Сильвен. Я…
— Я знаю, о чем ты думаешь. Если ты это сделаешь, ты не только ничего не исправишь, но долго будешь сожалеть. Лучше найти равновесие.
— Как ты, проводящий свою жизнь в работе, лишь бы не думать обо всем остальном? — Бросив ему в лицо свои злые слова, Амель мгновенно взяла себя в руки. — Прости. Ты, наверное, прав. Но тебе не все известно: дело, над которым я работаю, немного меня пугает.
Она умолкла и стала следить взглядом за проходящим мимо, наполовину пустым туристским судном.
Сервье не торопил ее — ни к чему.
Помолчав, журналистка в деталях описала «дело „Мартины“», как они с Ружаром его между собой называли. Попутно она ответила на пару вопросов и закончила изложением их гипотез:
— Ружар даже убежден, что нас прослушивают. Это-то меня и пугает, особенно если наша теория верна.
— У вас есть фамилии тех, кто, как вы предполагаете, является участниками, так ведь?
— Да, и их фотографии. И имя крота. И его фотографии тоже.
— Неужели вам удалось сделать фотографии настоящих разведчиков?
В голосе своего собеседника Амель уловила нотки восхищения. Их история возбуждала его любопытство.
— Ружар обратился к одному своему приятелю. — Она снова гордилась тем, что работает над, очевидно, выдающейся темой. — Этот парень со своим фотоаппаратом круглый год охотится на людей. Его зовут Ян Су.
— Наверное, это совсем не то, что его рутинная работа.
— Я встречалась с ним всего один раз, и он сказал мне, что следить за интересующими нас людьми гораздо проще, чем за звездами, которых он обычно пытается захватить врасплох.
— Видно, у них нет привычки особенно осторожничать с этим.
— Все говорят, что наши секретные службы — пустое место.
Все с тем же отсутствующим взглядом, который Амель уже пару раз замечала, Сервье кивнул и очень серьезным тоном продолжал:
— И все-таки ты должна быть очень осмотрительна. Пустое место или нет, если то, что ты рассказываешь, правда, эти люди не святые.
Амель снова разнервничалась:
— Я отлично знаю! — Она вздрогнула.
Жан-Лу обнял молодую женщину за плечи:
— Прости меня. Я надеюсь, ты хотя бы не хранишь у себя копии этих фотографий? Если они у тебя, надо от них избавиться.
— Нет, у меня их нет. Ружар штук десять отнес в еженедельник. Чтобы показать Клейну, своему боссу. А вот у Яна, я думаю, все есть. — Журналистка недовольно вздохнула. — Черт, я всегда злилась по поводу всеобщей паранойи и вот уже сама в нее впадаю.
— Ты в плохой форме и очень устала. Завтра все перестанет быть таким мрачным.
— Ты правда так думаешь? — И совсем тихо Амель добавила: — Спасибо, что ты есть.
— Прости, что?
— Я говорю, что оценила твое присутствие. За последнее время ты единственное хоть сколько-то положительное явление в моей жизни.
— «Хоть сколько-то положительное»? — Он притворно хохотнул. — С чего бы это? Ты посвятила меня в эту историю, но кто я такой, чтобы говорить тебе что бы то ни было? Не давай втянуть себя слишком глубоко в безумства этого Ружара, вот и все.
— Неужели ты бы бросил, если бы осознавал, что происходит что-то очень непонятное, точнее, совершенно омерзительное? Если бы ты мог положить этому конец, предав гласности?
Сервье не ответил.
— Через два дня мне надо съездить в Лион.
— Девятого? Зачем?
— Повидаться с родственниками мертвого молодого парня, второго из тех, на кого нас навели. Судя по всему, он примкнул к исламистам. Я еду, чтобы попытаться составить его психологический портрет, более полный, чем у нас есть. Я пообещала Ружару, что сделаю это. А когда я вернусь, посмотрим.
Амель хотела что-то спросить и повернулась к Жан-Лу, но он опередил ее вопрос:
— Я уезжаю в конце недели. За границу. — Глядя на девушку, он угадывал за темными стеклами очков зелень ее глаз. — Вернусь не раньше следующей среды или четверга.
— Не раньше чем через неделю.
— Да. Обещай мне беречь себя.