Время Разителя

В моей прихожей — пять бесшумных пневматических иглометов. Маленькие, раскаленные высокочастотным полем, они пронзают трехмиллиметровую сталь, а попав в живую плоть, начинают там куролесить. Жестоко. Но надежно.

Вратарь ровно две секунды ждет команды «Отставить». И, не получив ее, включает все пять. У каждого в магазине по сто двадцать иголок. Хватит. Впрочем, Вратарь прекратит огонь, как только шевеление в прихожей прекратится. Едва оно возобновится — продолжит.

Теперь можно уйти спокойно.

Шесть минут.

Я начинаю медленно, бесшумно втягивать воздух. Сейчас умру? Тело умрет?

Жив.

В прихожей — свист. Легкий и какой-то звонкий. Это Вратарь.

Одна камера все-таки разбита той единственной очередью. Но на остальных мониторах ясно вижу: четверо в прихожей падают беззвучно, плавно, словно находятся в сосуде с густым маслом.

Мои иглометы не новы, но работают отменно. Теперь — только легкий шорох.

Прощай, Макар, ноги озябли. Так любил говорить мой Дедушка.

Надо было быстро уходить. Но я невольно задержался на секунду, глядя на монитор, на лежавшее в трех шагах от нижней камеры тело; от комбинезона, обуглившегося вокруг дыры в спине, шел едкий дым, и именно он, а не сам труп, в последний раз вызвал вдруг у меня ощущение жалости.

И тут же на смену ему пришло холодное чувство боя.

Потому что в прихожей возник еще один. Новый. То ли спустился сверху, то ли наоборот, взошел снизу.

Он что-то понял; но с реакцией у него тоже все было в порядке. Он взял старт еще на площадке, пролетел по маленькой прихожей, дверь отскочила, он заметил меня и успел выстрелить так, как и следовало в этой обстановке: на разрыв, а не на пробой. Чего он не смог — это установить правильную фокусировку. Не сумел оценить расстояние. Микрореакция аннигиляции произошла в метре передо мною. Меня отбросило; но мой-то дистант был сфокусирован точно, потому, кроме всего прочего, что на нем был установлен автофокатор, а до противников эта новинка, вероятно, не успела еще дойти. Вряд ли когда-нибудь я смогу привыкнуть к этому зрелищу: в месте солнечного сплетения возникает дыра, и тело распадается на две части, разлетающиеся в разные стороны.

Все. Прощай, дом, в котором мне было неплохо. Надеюсь, что расстаемся не навсегда. Но ведь человек лишь предполагает…

Я не собирался пользоваться лестницей: и ниже, и выше меня уже ждут, вопль о помощи вряд ли остался без внимания. Окном воспользоваться было бы не менее затруднительно, да и высоко слишком. Но, как уже говорилось, программа отступления была мною проработана давно и основательно.

В доме, как и в любом другом, были вентиляционные шахты; был также мусоропровод. Вентиляция удобна для отступления, но это всем давно известно, и ее стерегут не менее усердно, чем нормальные входы-выходы. С мусоропроводом — другое дело: малое дитя им еще могло бы воспользоваться, но взрослый мужик — никогда, если только он нормально развит физически. Так везде — только не у меня. Поселившись в этом доме, я сразу же учинил основательный ремонт. Делали его мальчики из системы, в которой я тогда подвизался. Они, не привлекая ничьего излишнего внимания, реконструировали и ту часть мусоропровода, что начиналась на уровне моей кухни, проходила через следующий — последний — этаж и заканчивалась хорошо оборудованным выходом на крышу. Причем сосед сверху ничего не подозревал: для него полезное устройство выглядело таким же узким, каким было до моего вмешательства, — только то, что он принимал за стенки шахты, на самом деле было лишь декорацией из тонкого пластика, который заодно скрывал и вмурованные в настоящую стенку скобы. Расширение хода произошло за счет переборок — они тут стали вдвое тоньше нормального; однако никакой нагрузки они не несли, так что опасности не возникло. Вот это и был мой запасной выход.

Я в последний раз проверил: все ли необходимое взято. Вроде бы. Ну что же: пошли?

В дверцу мусоропровода мне было бы не пролезть: она и сейчас оставалась такой же, какой была задумана проектировщиками. Этого нельзя сказать о той части кухонной стены, в которой эта дверца существовала. Надо было только знать, где нажать. Я знал. Часть стены, примерно метр на шестьдесят сантиметров, отошла вместе с висевшим на ней кастрюльным шкафчиком. Я ступил на нижнюю скобу. Ухватился за одну из верхних. Свободной рукой вернул стенку на место, мягко щелкнул замок. Я полез вверх. Снизу дуло, несло противным запахом, пришлось по возможности сдерживать дыхание. Но полного счастья, как известно, не бывает. Скобы тоже были до противного грязными и скользкими. И что такое мой верхний сосед выкидывает в мусоропровод? Сказать бы ему пару слов по этому поводу! Но вряд ли придется: он уже, надо думать, покойник, мои гости не очень разборчивы в средствах.

Кстати: теперь уже совершенно ясно, что они не из казенных служб. Иначе воспользоваться этим выходом мне не удалось бы: тут меня уже ждали бы.