Все разом выпили. Затем Верига и сидевший справа встали. Верига сказал, прощаясь:
— Я по-прежнему надеюсь, что смогу дать вам нужные подробности — при завтрашней встрече. Потому что сейчас мы вынуждены срочно позаботиться о своей безопасности. Хотя, возможно, мы свяжемся с вами еще раньше.
Ну что же. Они меня подрядили, так что были вправе заказывать музыку. Хотя недостаток информации означал, что сегодня я еще ничего не смогу сделать.
— Буду ждать.
— А когда сможете начать? — В голосе Вериги уже звучало нетерпение нанимателя.
— Считайте, что я уже действую. Обождите еще минутку! Эта минута была мне нужна, чтобы верхняя камера внимательно просканировала крышу. Все было спокойно: кроме их «Бриза», ничто не попало в поле зрения.
— Теперь можете выйти. Кстати: советую сразу же снизиться и несколько минут лететь над улицей на минимальной высоте — так вас будет труднее засечь.
— Благодарю вас. Мы так и сделаем.
И дверь, выпустив их, встала на место.
Я проследил, как они в прихожей получили свое оружие — в целости и сохранности. А когда они взлетели — по старой привычке воспользовался одной из внешних камер, чтобы проследить за ними, пока они еще видны в небе.
Работая трансфокатором, я провожал взглядом плывшую низко над улицей машину, направлявшуюся к центру города. Все было в порядке. Я уже отвернулся от экрана, как связник снова ожил. Я взял трубку. Это был Верига.
— Слушайте! — Голос его показался мне возбужденным. — Мы только что…
Но тут он отключился. Я невольно перевел взгляд на экран. И почти сразу понял: намеченная на завтра встреча вряд ли состоится.
Почему-то агрик, словно испуганный чем-то, на моих глазах круто набрал высоту, рискуя столкнуться с другими агралетами в более высоких эшелонах, и за считанные секунды взмыл высоко над крышами.
Видимо, с какой-то из этих крыш и ударили по нему; судя по результату — из магнум-дистанта, в режиме микроаннигиляции.
Собственно, стрелявших я не заметил. Но, следя за «Бризом», ясно видел, как его сразу охватило пламя.
Оставляя за собой пышный дымный хвост, машина обрушилась: похоже, был поражен ее антиграв. Мгновение — и над ней раскинулся купол, но уже через секунду вспыхнул и превратился в огненный конус. Еще через несколько секунд аппарат скрылся из виду.
Я наскоро прикинул: похоже было, что Верига пытался вырулить к месту, где падение агралета привело бы к наименьшим жертвам. Таким местом была река. Но нерегулируемая скорость падения не оставляла надежды на спасение находившихся в кабине людей. Моих заказчиков.
Я признал, что, хотя ощущение опасности, преследовавшее их, не было лишь плодом воображения, мое предупреждение об открытой охоте не оказало на них должного воздействия. Их поймали в примитивную ловушку.
Это означало, однако, что и мне следует быть готовым к неприятностям. Те, кто подстерег моих гостей, точно знали, где они находились. Им будет нетрудно добраться до меня. Хорошо, что Лючаны нет дома. Но стоит поберечься и мне самому. Тем более потому, что, хотя заказчики и не смогут уже оценить результаты моей работы, их гибель самой этой работы не отменяет: деньги уплачены и мною получены, возвратить их, отказавшись от работы, некому — значит, нужно отрабатывать гонорар.
А хотя стоят ли любые деньги того, чтобы подставлять свою шкуру под огонь? Если двое ведут между собой перестрелку, самое глупое, что может сделать третий, — это оказаться между ними. В юности меня еще тянуло показывать в таких случаях свою лихость. Но это было давно. И чем. дольше я жил — тем более уютной мне казалась эта самая шкура. Она совершенно не нуждалась в дырках для принудительной вентиляции, тем более если эти дырки не пробивает пуля сериала, а прожигает луч дистанта.
Кончен, кончен день забав…
А деньги? Ну и что деньги? Если за ними явится кто-то от имени погибших — то либо он подтвердит условия сделки и гарантирует своевременную выплату второй половины, либо я верну ему все полученное. И еще: если те, кто поджег Веригу, и в самом деле нагрянут сюда по мою голову, я скорее всего использую эти самые галлары, чтобы откупиться от бандитов — или кем они там окажутся. Такое действие будет совершенно справедливым. Мне просто не в чем будет упрекнуть себя.
А поисками этих семечек пусть займется кто-нибудь другой. Помоложе и поглупее. Семена. Цирк какой-то. Или детский вариабль.
Значит — решено. Отказ — и покой.
Я невольно усмехнулся собственной попытке утихомирить встревоженное воображение. Потому что отлично понимал: все мои рассуждения стоили бы чего-нибудь, если бы мне не было прямо сказано где-то там, куда я попадаю в медитациях: эту работу надо сделать.
Так что работать я все равно буду.
И стоило мне прийти к такому выводу, как ожил мой мик. Меня вызывали по ЛК-связи. Я дал мысленную команду на прием и закрыл глаза, чтобы на обоих мониторах, что еще в раннем детстве были нанесены на внутреннюю поверхность моих век, прочитать возникавший на мгновения — и снова исчезавший текст.
Первыми словами были:
НЕ ЗАПИСЫВАТЬ!