Время повзрослеть

Внезапно я почувствовала его руку на своем плече, застыла на месте, а потом непонятно каким образом мне удалось выскользнуть из его хватки. Вот я уже на углу Вест-Энд-авеню, вылетаю прямо на красный сигнал светофора, совсем рядом со мной тормозит такси, сигналит мне, потом ему. Оказывается, на улице слегка моросит — я только сейчас это заметила. Капли поблескивают на поверхности автомобиля и на мне самой, двигаются дворники, а мой преследователь исчез.

— Вот ублюдок, — выдохнула я, помахала рукой водителю такси и одними губами прошептала: «Спасибо». Он не понял, за что я его благодарю, продолжая сигналить.

Спустя шесть кварталов я наконец оказалась дома. Всю дорогу я бежала. Мы жили в многоэтажном доме. Привратника там не было, зато царила чистота и, что самое главное, арендная плата отличалась стабильностью. Раньше здесь жил отец, а до него — его тетя. «Лучшее, что я получила от этого брака», — любила повторять мама, умалчивая о том, что от этого брака родилось также двое детей. В квартире имелись столовая и маленькая гостиная с двумя большими окнами, так что в ней весь день было светло. На кухне пол покрывала черно-белая плитка; повсюду на крючках, которые прибил отец, висела кухонная утварь; окно запотевало от батареи. Имелись также три спальни — каждая со своим туалетом, — с окнами, выходившими в переулок, а еще ванная комната, выложенная розовой плиткой, с огромной ванной на львиных лапах, где я любила подолгу лежать с книгой каждый день после школы. Пусть мы и были без гроша, но благодаря этой квартире чувствовали себя богачами, потому что нам не приходилось тесниться, как многим жителям Нью-Йорка, не говоря уже об остальном мире, где люди вынуждены ютиться в бараках и палатках, если не под открытым небом. А здесь — дверь, которую можно закрыть, если хочется уединения, и солнечный свет, проникающий сквозь кроны деревьев в переулке; и думать нечего, мы были миллионерами.

Однако дома все изменилось с тех пор, как мама стала закатывать вечеринки. Едва я вышла из лифта, как почувствовала запах марихуаны, доносящийся с лестничной площадки. Эта новая эпоха употребления наркотиков в моем доме заставляла меня скучать по тем временам, когда мой отец был всего лишь зависим от героина. Дела тогда обстояли плохо, но, по крайней мере, это не чувствовалось за милю.

Единственное, чего мне хотелось, когда я подходила к входной двери, это расплакаться в объятиях мамы, но я понимала, что этого делать нельзя, ведь как только окажется, что я чуть не попала в беду, меня запрут на все выходные. И вместо этого я пронеслась через гостиную, где повсюду — на ковре, на диване, на черном шезлонге, — растянувшись, лежали люди, человек шесть. Седоватые, бородатые, лысеющие, некоторые — с первыми признаками пивного живота: все симптомы старения оказались у меня перед глазами. Им было лет по сто, не меньше. И мой отец был таким же старым? Мама сидела на полу, прислонившись к дивану, и я видела лишь чью-то голову у нее на коленях, которая, наверное, принадлежала мужчине, устроившемуся рядом с ней. Почти все его тело скрывал длинный низкий стол. Вот чем закончилась вечеринка.

Все они произносили мое имя, удивленные переменой в обстановке. Перед ними возникло олицетворение юности.

— Как прошел вечер? — спросила мама, выпрямившись. На ней была рубашка навыпуск. Голой ее не назовешь, но и одетой тоже.

«Это в твоем представлении веселье? — всякий раз хотелось спросить мне. — Что-то подобное ждет меня в будущем?»

— Как обычно, — ответила я. Я жутко злилась на нее. Всю ночь я пыталась умерить свой гнев, но теперь он достиг совершенства и пульсировал алым, раскрылся во всей полноте. — Я иду спать.

— Нет, останься, поговори с нами, — потребовал какой-то жалкий тип. — Расскажи, что сейчас в голове у молодежи.

Теперь, будучи взрослой, я знаю одну вещь: нет ничего круче, чем быть подростком. Даже в самом худшем состоянии мы имели свежий взгляд на вещи и ровно столько знаний, сколько нужно, чтобы познавать мир с определенным уровнем сложности. Люди, которые утверждают, что не чувствовали себя крутыми до поступления в колледж, или до двадцати лет, или еще как-то, неправы. После отрочества игра окончена, и нам остается лишь держаться на плаву до самой смерти. И вот, зная, что нахожусь на пике крутости, я считала, что я лучше этих мужчин.