– Товарищ старший лейтенант! – зовут меня снизу, и я второй раз спускаюсь к ручейку.
Костиков проводит меня чуть ниже по течению, и я без подсказки вижу, что обнаружили разведчики. В склоне ущелья виднеются отверстия двух пещер, причем, если одна не глубока и демонстрирует глухую противоположную стенку, то вторая темнеет провалом, не позволяя окинуть ее от входа целиком.
У отверстия сидит Коновалов с сигаретой в зубах, а рядом с ним валяется извлеченная мина.
– Нас дожидалась, – хмыкает сержант.
– Сколько раз говорить – без самодеятельности! А если бы рванула? – победителей не судят, но покойники мне не нужны.
– Если б да кабы, – взгляд замкомвзвода холоден и спокоен.
Саперов с нами нет, и мне становится не по себе, как только представляю, чем могло бы закончиться исследование пещеры. Судя по размерам «подарка», рвануло бы так, что только клочья бы полетели.
Подходит Бандаев. Он вместе с остальными бойцами держался на некотором отдалении, пока шел трудоемкий процесс обезвреживания мины, заодно исследуя все возможные подходы по сторонам.
Не надо быть следопытом, чтобы понять: в пещере останавливались. Присыпанные песком, там находятся пара окровавленных тряпок и большая, минимум на килограмм, банка из-под мясных консервов без этикетки.
– И куда они пошли? – спрашиваю в пространство.
Ясно, что духи прятались здесь, пока летали вертушки, а с ночной прохладой двинулись прочь.
Что нам стоило сразу направиться сюда?
Бандаев вздыхает. Четких указателей нет.
– Там еще мина, – кивает он в сторону.
– Где? – Коновалов вскакивает.
Руки у него золотые. Плужников уже несколько раз пытался перетащить его к себе, в саперы, но хорошие солдаты нужны всем.
– А ведь там – зеленка. Помнишь? – пока сержант возится с миной, спрашиваю у Бандаева.
– Тот большой лес, да? Думаешь там? – мгновенно понимает меня Абрек.
– Должны же они где-то жить! Врата перекрыты, среди камней от голода помрешь, а в лесу, может, какая дичь водится, – я кляну себя, что раньше не додумался до такой простой вещи. За ночь бандиты вполне моги отмахать километров тридцать, а то и больше, и сейчас или приближались к зеленке, или прятались где-то на подходах к ней.
Коновалов тем временем извлекает мину. На этот раз это хорошо знакомая пластиковая «итальянка». Убить такая не убьет, но ступню отрывает запросто.
– Летуна позовите, – говорю бойцам, и через некоторое время к нам спускается Долгушин.
Объясняю ему, в чем дело. Самое элементарное теперь – перебросить роту на вертушках поближе к зеленке. Старлей кивает и связывается со своими. Когда он отрывается от рации, лицо его выражает досаду.
– «Пчелки» в разгоне, и до обеда ничего не обещают, – сообщает авианаводчик. – Наверно, опять что-нибудь возят.
«Ми-восьмые» изначально создавались, как многоцелевые, и являются основными рабочими лошадками, как по ту сторону Врат, так и по эту.
– Ладно. Тогда – пошли, – я невольно вспоминаю, что дурная голова ногам покоя не дает. Как раз нынешний случай. – Всем внимательно смотреть под ноги. Если ноги еще не надоели.
На этот раз я иду низом. Бойцы двигаются гуськом, стараясь ступать след в след. Склоны по сторонам то расходятся, то, напротив, сужаются. Иногда они опускаются, становясь чуть ли не вровень с берегами, зато потом поднимаются едва ли не на десяток метров. То тут, то там попадаются расщелины, небольшие козырьки, пещерки. Идеальные укрытия с воздуха.
Где-то перемещаются на другую позицию самоходки. С прежнего места поддержать нас огнем им трудновато, и артиллеристы старательно выискивают более удобную стоянку. Им-то хорошо на гусеницах, а нам – все на своих двоих.
Увы, но мы просто пехота. Кто и когда мерил бесчисленные версты, протопанные солдатскими ногами?
Бой, как всегда, начинается неожиданно. Только что царила относительная тишина, если не брать в расчет шум воды, да наше тяжеловатое дыхание, и вдруг относительная идиллия разорвалась громкими пулеметными очередями.
Мгновение – и все залегли. Каждый при этом постарался перекатиться, уйти в сторону, обосноваться за каким-нибудь из камней, а кое-кто даже успел в ответ выпустить неприцельную очередь. Пуля – дура, не заденет, так хоть заставит уткнуть в землю голову, сделать паузу в стрельбе.
С паузой вышло не очень. Пули так и свистели над нами, с визгом отражаясь рикошетами от скал. Понять так сразу, откуда ведется огонь, было трудно. Попробуй, высунься, коль жизнь не дорога!
Отбитая крошка старалась ударить не хуже пули. Тело пыталось сжаться, уменьшиться в размерах, а руки сами делали привычное дело. Я высунул из-за камня автомат, послал очередь в сторону невидимого противника, и в ответ сразу же что-то ударило с той стороны по укрытию.