– Я своего ещё добуду… И я поймал уже, а ты ещё всё клювом только щёлкаешь. Снасть-то вон положи свою пока, и выпьешь… а то прирос к ней… как прививок.
– Молчи! Поймал… Не я бы, не поймал бы.
– Ну, это баба надвое сказала.
Выпили мы, помидорами солёными и салом закусили.
– Крепко развёл, – ворчит Николай.
– А ты не пей, – говорит ему Виктор. – Раз тебе крепко.
– Не пил бы… холодно.
– Тогда и не ругайся.
Пока мы выпивали и закусывали, Иван спустился ниже. Слышим, выстрелил два раза.
– Ну, ё-моё… Кого это он там?
– Не знаю… Смотри-ка, эхо-то… к морозу.
– И так не жарко.
– И гало вон… к непогоде.
– Колдун… не каркал бы хоть, что ли.
Пришёл Иван скоро. Несёт в руках двух уток.
– А лодка где?
– Да там её оставил.
– И оба селезни… А я уж думал, ты тайменя, – говорит Виктор. – Там, у себя, бы их и положил.
– Я показать.
– А-а, молодец… Ужин, в отличие от дяди, заработал, – говорит Виктор. И говорит: – Ну, чё, давай теперь за уток.
За уток выпили. И закусили.
– Пошёл я, – говорю.
– Иди, – говорит Виктор.
– Засранец, – говорит мне Николай. – Не дал мне вытащить тайменя.
Виктор смеётся. Говорит:
– А у тебя червяк, наверное, невкусный.
– Молчи.
– Молчу.
– Ну, догоняйте.
Недалеко я отошёл. Стал рыбачить на плесце. Зацепил близко к другому берегу. Дёргал, дёргал. Никак не отцепляется. Ждать их, товарищей, значит, придётся. Развёл я костёрчик. Греюсь. Плывут, слышу.
– Таймень?! – спрашивают в голос.
– Да, – говорю.
– Отжил, наверное… Сейчас мы его выбагрим… Наш, парень, будет, кто бы сомневался… Может, его не отцеплять?
– Да пусть сидит.
Подплыли. Отцепили.
– Есть чем, слава Богу.
Время обедать подступило.
– Ищи, где будем полдничать… Пора уж, – велят мне.
– А что искать, – говорю я. – Найдено. Сопка вон, под ней косица.
– А-а, – вспоминает Виктор. – Точно. Как-то мы там уже обедали.
Упирается здесь Таха прямиком в сопку, поросшую соснами, – торчат те на ней, как волосы у какого-нибудь мальчишки на вихоре, во все стороны, одна из них и вниз даже свисает, чуть не до речки, – вымывает из неё песок и гальку. Ниже сопки коса небольшая, камешниковая. Места на ней, чтоб чай попить, достаточно.
– Тебя перевозить?
– Я перейду на перекате… мелкий.
Пока вскипает вода и Виктор заваривает чай, Иван приплясывает, согреваясь, у костра, Николай взбирается на сопку, рассматривает дали – большой любитель географии, а я за это время вытаскиваю в плёсе трёх щук, и все они, как на подбор, килограмма по четыре – одного как будто икромёта.
Подхожу к табору, бросаю щук в лодку. С сопки спускается и Николай.
– Ну, и кого ты там увидел? – спрашивает его Виктор.
– Никого, – говорит Николай.
– Так а по чё тогда залазил?
– Интересно… Посмотреть на Таху сверху.
– Какой ты всё же… любознательный.
– Да! Любознательный.
– Ещё и грубый, – говорит Виктор. Сидит он, подогнув под себя ноги, хлеб, прижав к груди буханку, нарезает. Хлеб нарезал, положил его и нож на целлофановый пакет. И говорит: – Ох, чё-то руки стали зябнуть, не пора ли нам дерябнуть.
Выпили мы спирту. Чаем попотчевались. Тепло нам сделалось. У костерка расслабились и млеем. Мы так сидим, а Виктор – курит.
Рассказал я про тайменя, что сорвался. Пожалели, что так вышло.
– Не наш, – говорит Виктор, глядя в небо. – Саньки Ларина… Ох, и везунчик этот Санька.
– Да уж, – говорю.
– Тоже мне, – говорит Николай, в костёр подкидывая веточки. – Не мог уж вытащить.
– Так получилось, – говорю.
– Прибор-то у него, – говорит Виктор, – не как у нас вон… жидковатый, – кивнул головой в сторону берега. Торчит там, в гальку воткнутое, удилище Николая. – С нашим-то можно и акулу…
– Пошёл я, – говорю.
– Ступай, – говорит Виктор. – И так минуту уж пересидел… не наверстаешь. – И спрашивает: – Ну а на ход ноги, на посошок-то?
– Нет, не буду.
– Да?.. Ну а вот мы, пожалуй, выпьем.
– Ваше дело.
– Николай-то вряд ли будет…
– Наливай!
– Какой ты наглый.
Пошёл я. За кривун повернул, по отмели иду, рыбачу, и они, слышу, собираться к отплытию начали – лодки, «лягушками» дуэтом «квакая», подкачивают, разговаривают громко – будто ссорятся.
Затрещал на берегу кто-то. Виктор, что ли, думаю, пройтись решил немного, пока Николай с Иваном продукты в мешок убирают, посуду споласкивают и лодками занимаются, – меня там, поверху, обходит. Смотрю, вырывается из чащи сохатый, прыгает с берега в речку, пересекает её в несколько прыжков и исчезает в пихтаче на другом берегу. Брызги чуть до меня не долетели. Следом за ним проделал то же самое медведь. Большой, бурый. И нас не испугался. Лось, может, раненый? Размяться ли медведь надумал? Скоро затихли: лось ушёл, медведь отстал, наверное. Ну, думаю.
Иду. Рыбачу.
Время тут, на Тахе, за рыбалкой, как во сне, проходит незаметно – то ли мимо, как собака, то ли через тебя – как чьё-то слово. Только что вот вроде пообедали, и день уже угасает. Как и силы мои, впрочем, – тоже тают: налазился, напрыгался, нападался и наругался.
Затянуло небо сплошь тучами. Волочит их, низкие, тяжёлые, прямо по сопкам, на лиственницы наматывает. Снег стал пробрасывать – совсем зимой запахло.