Зачем сопротивлялась! Да переодень вчерашних рэкетиров из «варенок» в «тройки», дай им власть (официальную!), чтобы взгляд приобрел социальную защищенность… вернее, социальное нападение – тогда не отличить! Откормленность и чувство хозяина. Не то, о котором пресса долдонит, а: «я здесь хозяин!» Боже мой, о чем я думаю! Мамочки-мамочки-мамочки! До прессы ли! Разговаривают так же: угрожающе-доброжелательно, с издевкой, будто низшее существо перед ними. (Я вам не низшее существо, понятно?!!). И на «вы» перешли, играя-глумясь. И все трое абсолютно одинаковые, черт побери, инкубаторские!
Только один разыгрывает большого начальника.
Второй – коллегу-подчиненного.
Третий – бездельника, уже сдавшего дежурство. Но почему бы праздно не полюбопытствовать…
– Будем отвечать? – спрашивает Начальник, отвалясь на спинку стула, даже потянувшись.
– Смотря на какие вопросы! – еще хорохорюсь, но уже сдаюсь. Лишь бы поскорее все кончилось и хоть что-то конкретное выяснилось!
И Коллега, сидящий на краю стола, придавив задницей рукав моего пальто, и Бездельник, скучающе сторожащий дверь за моей спиной, – оба хмыкают уничтожающе. А Начальник, разыгрывая начальника, устроженным тоном говорит Коллеге:
– Ты бы лучше записал, чем груши околачивать. А ты, – Бездельнику, – пока халдея найди. Скоро понадобится.
Коллега спрыгивает со стола, показушно зевнув, лезет в буфет, выуживает какой-то бланк и пристраивается записывать.
Бездельник, который мне чуть руку не сломал, демонстрирует, что ему все надоело, произносит потолку:
– Где наш халдей! Пожалте в кандей! – и уходит…
– Фамилия?
– Красилина. Галина Андреевна.
Коллега записывает, Начальник спрашивает.
– Год рождения? Только не врать.
– Пятьдесят девятый. 21 января.
– Оо, с днем рождения! С прошедшим.
– Спаси-ибо!
– Пожа-алуйста! – он, Начальник, поднимает трубку, что-то там набирает и – Коллеге: – Какой у нас ЦАБовский код? Двести один, «баржа»?
– Двести один, «баржа».
– Алло! – говорит Начальник в трубку. – Двести один, «баржа».., Красилина Галина Андреевна. 1959-го. Январь… Момент! Записываю! – и он диктует Коллеге мой собственный адрес. – Спасибо. Да.
– Вы что, не могли у меня спросить? – злюсь, но получается некоторым образом просяще, и от этого еще больше злюсь.
Тоже мне, психическая атака! «У нас длинные руки»!
– Так ведь ты все равно соврала бы!
– Вы!
– Ах, пардон! Вы! Вы все врете. А документов как всегда никаких, ведь так?
– Кто это «вы»?! Кто – мы?! У меня есть документ! У меня в пальто квитанция! Отдайте мне мое пальто!!! Я сама, отдайте, оно мое, вы не имеете права! Не смейте рыться в карманах! Мужчины вы или нет?! Вам не стыдно?!
Им не стыдно.
Коллега встряхивает пальто, выгребает из карманов все что там есть: пробитые автобусные талоны, всякий мусор и… квитанцию.
Они с Начальником изучают ее как решающую улику.
А я окончательно сдаюсь: оправдываться – последнее дело, и дело это мною сделано.
Разговор превращается в какую-то вообще невообразимую «няму».
– Международный. С Хельсинки. Поня-атно… А с кем именно, если не секрет?
– С мужем! Только мы в разводе! – глупо уточняю.
– Поня-атно. Финик?
– Что – финик?
– Муж финик? Ну, чухонец?
– Русский он, русский! Наш!
– Поня-атно! Обрусеешь с вами… Работаете? Где?
– Я индивидуал.
– Поня-атно. Все вы индивидуалы.
– Не в том смысле! – тороплюсь я, догадываясь уже о «том смысле». И с языка срывается: – Я «дурилки» делаю!
– Поня-атно… Любопытно, любопытно. Делать «дурилки» вы все мастерицы. А вчера недобор получился, да? – издевательски сочувствует Начальник.
– За кого?!! За кого вы меня принимаете?!! – непроизвольно закипаю слезой и от безвыходности ищу помощи, поддержки у Коллеги.
– Первый привод? – помогает, поддерживает Коллега.
– Какой еще привод?!
– Первый, первый, – знающе подтверждает Коллега Начальнику – Реакция всегда одна: рыдают, сучки.
И они как два китайских слоника медленно, долго, внушительно кивают друг другу. Кивают и кивают, будто меня и нет.
А я есть. И после «сучек» от всей происходящей дикой «нямы» я тоже киваю слоником. Чисто инстинктивно, чтобы слезы по щекам не ползли, а сразу из глаз на пол падали.
Вскидываюсь, когда в коридоре кто-то топчет, гусарски ржет, басит и тенорит, идет сюда, в ОПОП. Пусть кто угодно, лишь бы кто-нибудь!
Дверь от пинка распахивается. Это Бездельник и…
… слава богу! Вчерашний халдей! Он скажет, он помнит!
Он помнит, он говорит:
– Конечно, она!
– Вот видите! – торжествую я, надеясь, что бред кончился, но бред только начинается.
– Ви-идим! Еще бы!
Дальше – не в лицах. А в харях. Лица – они разные, а хари всегда одинаковые. Одна большая харя на всех.
Рыхлая харя халдея, да, подтверждала: именно меня вчера обслуживала, меня и того монголоида…
– Какого монголоида?!!
– Сама знаешь какого! У которого бумажник вынула!
– Какой бумажник?!!!
– У тебя надо спросить!
Харя Начальника наставляла, что тебе (мне!) очень повезло. Ничего, что он теперь на «ты» перешел?