Время молчать и время говорить

Со всей секции собраны табуретки. Кто-то старательно делит Евин торт на равные порции. Затем один отворачивается от стола, а другой, указывая на порцию, спрашивает у него: "Кому?" Этот зэковский способ дележки самый справедливый и предотвращает всевозможные подозрения.

Коммуна сионистов девятнадцатого лагеря состоит из девяти человек, теперь со мной будет миньян[29]. Из тех, с кем я сидел на скамье подсудимых на Втором ленинградском околосамолетном процессе, в лагере Лева Ягман и Витя Богуславский, с Первого ленинградского самолетного процесса – Толя Альтман и Борис Пенсон, с Кишиневского процесса – Толя Гольдфельд, Саша Гальперин и Харик Кижнер, с Рижского – Миша Шепшелович. Девятый – Юра Вудка, бывший рязанский студент, который сел как участник одного из молодежных марксистских кружков, отвергающих марксизм советского образца. Юра, как и многие другие евреи-диссиденты, присоединился к сионистской лавине, пришедшей в лагеря в 1971 году, и стал равноправным и идейным членом сионистской лагерной коммуны.

Сионистский сабантуй заканчивается без помех. За все время в секцию не заскочил ни один надзиратель, никто не составил акт о нарушении режима. Нордовский торт исчез, остались лишь порции тех, кто работает в вечернюю смену в промышленной зоне. Не следует искушать судьбу. Мы быстренько убираем со стола, раскидываем по местам табуретки и выходим наружу.

Я докладываю ребятам о трех месяцах в Саранской тюрьме и о своих выводах: свое дело мы сделали, теперь надо сидеть спокойно и не мешать освободить нас досрочно. На меня набрасываются с редким единодушием, и я тут же затыкаюсь. Мне рассказывают о голодовке, которую ребята провели в годовщину Первого ленинградского процесса 24 декабря, и мне сразу становится ясно, почему вдруг завернули нашу тройку на "перевоспитание" в Саранск и не допустили до лагерей в конце прошлого года. Узнаю, что из лагеря тогда ушло обращение к мировой общественности и евреям всего мира.

Я прочту его через многие годы:

"Сегодня, 24 декабря 1971 года, в годовщину вынесения жестокого приговора на Первом ленинградском процессе евреям, желавшим выехать в Израиль, мы, жертвы этого и последовавших процессов, объявляем трехдневную голодовку-протест. Мы заявляем, что никогда злоба и ненависть не руководили нами в отношениях с советским государством, мы не ставили задачи подрыва его. Мы считали и считаем Израиль своей родиной, и только горячее желание жить там привело нас к конфликту с советскими органами.

Объявляя голодовку-протест, мы требуем:

1. Свободного выезда евреев из Советского Союза в Израиль.

2. Мы добиваемся оформления нашего израильского гражданства и отказываемся от советского. В связи с этим мы посылаем сегодня письмо в президиум верховного совета СССР и в посольство Голландии.

3. Мы требуем пересмотра всех наших дел и немедленного освобождения Сильвы Залмансон.

4. Так как отныне мы считаем себя гражданами Израиля, мы не желаем находиться с людьми, запятнавшими себя кровью евреев в годы Второй мировой войны, и требуем перевода в сектор инподданных до пересмотра наших дел.

5. В связи с жестоким обращением с нами администрации, мы требуем присутствия представителей Международного Красного Креста.

Мы обращаемся к мировой общественности и евреям во всем мире: поддержите нас.

Альтман, Богуславский, Гальперин, Гольдфельд, Кижнер, Вудка, Пенсон, Шепшелович, Ягман.

К подписавшим обращение присоединились все заключенные-евреи, кроме Л. Коренблита, Вульфа Залмансона[30] и находящихся в Саранской тюрьме на перевоспитании Дымшица, Бутмана и М. Коренблита, не имеющих связи с родственниками.

Заключенные, которые примут участие в голодовке 24 декабря: Дрейзнер, Черноглаз, Могилевер, Израиль Залмансон, Левит, Шпильберг, Каминский, Волошин, Мишинер, Хнох, Менделевич, Шур, Трахтенберг, Альтман, Богуславский, Гальперин, Гольдфельд, Кузнецов, Федоров, Мурженко".

Из письма видно, что уже к декабрю 1971 года наши ребята в лагерях в тех конкретных условиях, в которых они оказались, взяли линию на борьбу, а не на мирное сосуществование с администрацией, причем только двое имели при этом особое мнение. Из письма видно, что в декабре 1971 года существовала связь и четкая координация сионистских групп разных лагерей. Я как попавший в девятнадцатую зону сразу же обратил внимание, что "подписантами" письма были ребята с нашей зоны, причем сделали это в алфавитном порядке, чтобы не поставить под удар инициаторов.

Я столкнусь с действительностью лагеря, и иллюзии саранской теплицы быстро испарятся. Мне станет ясно, что справедливость неделима, и за спокойную жизнь в лагере придется платить муками вечной раздвоенности и, в конечном счете, моральной деградацией. Я сознательно приму общую борцовскую линию, но буду принадлежать к умеренному крылу и всегда буду по возможности стремиться к тому, чтобы разыгрывающиеся эмоции не заслоняли рациональное начало всех наших акций.

За несколько минут до отбоя я добрался до своего места на койке второго яруса в одноэтажном деревянном бараке четвертого отряда.