Время меча

— Моя, — сказала Элина, имея в виду, что деньги не краденые. В глазах служителя сохранялось понятное сомнение, постепенно, впрочем, таявшее при виде золота. Графиня вздохнула и убрала меч в ножны. Служитель, наконец, опустил свое оружие и ссыпал липкие монеты в карман на животе, предварительно попробовав на зуб одну из них.

— Комната, — повторила Элина. — Надо.

Служитель неуверенно кивнул и повел нового постояльца в здание, все время оглядываясь через плечо.

Уплаченный ей аванс был, по-видимому, солидным по местным меркам — комната, куда ее привели, была недурна для такого заведения. Служитель, правда, бормоча что-то извиняющимся тоном, сдернул бархатное покрывало с низкого дивана — очевидно, не хотел, чтобы оно пропиталось кровью. Перекинув его через руку, он обратился к Элине с каким-то вопросом, но та лишь беспомощно развела руками. Служитель указал на ее рану, потом на дверь и снова на рану, произнося вопросительно какое-то слово. «Наверное, спрашивает, не прислать ли лекаря», — подумала Элина и покачала головой.

— Нет надо. Надо вода.

Служитель кивнул и вышел. Элина сняла пояс с мечом и присела на диван. Комната поплыла у нее перед глазами. «Не время! « — приказала себе графиня.

Вошел другой слуга, поставил на пол большой закрытый крышкой кувшин и таз, предварительно откинув ногой в сторону циновку. Элина кивком отпустила его и закрыла дверь на засов.

Графиня открыла котомку и достала все, что у нее было припасено для таких случаев. Затем она осторожно сняла куртку, потом рубашку. Рана на плече действительно оказалась безобидной царапиной; графиня смазала ее мазью, а затем разорвала и завязала рубашку таким образом, что грудь была надежно закрыта, ниже же тело оставалось обнаженным до пояса. В таком виде она уже могла бы прибегнуть к посторонней помощи, но пока решила все же справляться своими силами. Она села на пол, прислонившись спиной к дивану, подвинула к себе таз и налила воды. От всех этих манипуляций бок снова начал ныть, но Элина понимала, что это еще цветочки.

Она обмыла и осмотрела рану. Похоже, ей здорово повезло — звездочка вошла под углом, при этом грубая ткань куртки остановила ее вращение, и боковые лучи лишь слегка надрезали кожу. Кажется, внутренние органы не пострадали. Все могло быть гораздо хуже — как-никак, эти звездочки наверняка предназначались для убийства.

Элина, чувствуя, как участился ее пульс, обмотала торчавший наружу металл куском материи от рубашки, крепко взялась за звездочку правой рукой, сосредоточилась, закрыла глаза, сосчитала до пяти и — дернула.

Ей удалось удержаться от крика, но все же она замычала от пронзительной боли. Звездочка упала на пол. Снова хлынула кровь, хотя и не так сильно, как могла бы, если бы не проделанные раньше магические действия. Но повторить ту же процедуру сейчас Элина уже не могла — у нее просто не осталось на это сил. Оставалось полагаться лишь на мазь и повязки и стараться не терять сознания…

Наконец ей удалось остановить кровь. Правда, пока она завязывала бинты, рана снова открылась — на бинте, даже сквозь плотную, пропитанную целебным эликсиром прокладку, стало расплываться темнокрасное пятно, но, достигнув трех дюймов в диаметре, остановилось. Элина еще некоторое время подозрительно смотрела на него, затем, достав из котомки кружку, налила из кувшина воды и жадно напилась. Потом она прямо в сапогах вползла на диван, чувствуя себя легкой и слабой, и почти сразу же провалилась в черноту беспамятства.

В себя она приходила долго и трудно; где-то на полпути между небытием и бытием ей мерещилась тоскливая, повторяющаяся, как это часто бывает в бреду, сцена — на площади какого-то грязного, хмурого города сколачивали эшафот. Приговоренный стоял рядом, но Элина, как не вглядывалась, не могла рассмотреть, кто это. Артен? Эйрих? Кто бы это ни был, это был друг. Элина знала, что ничем не может ему помочь — она лежала в могиле тут же, на площади, и тяжесть навалившейся земли не позволяла ей пошевелиться, а из ее бока проросла крапива. Несмотря на это, она видела происходящее и хотела лишь одного — чтобы все поскорее кончилось, плотники сделали свое дело, а палачи — свое. Но всякий раз, когда эшафот был уже готов, плотник слишком сильно бил молотком, и вся конструкция разваливалась. Разочарованная публика кричала ему какие-то слова, должно быть, обидные, на незнакомом языке. Когда это произошло в очередной раз, злость заставила Элину открыть глаза и сфокусировать сознание.

Бок ныл, голова горела, во рту пересохло и в целом ощущения были отвратными. Однако звуки оказались вполне реальными. Стучали в дверь, и кричали оттуда же. Сперва Элина решила, что ей грозит опасность — она подумала это с какой-то философской отрешенностью, ибо сейчас была не способна оказать сопротивление. Но затем поняла, что крики скорее обеспокоенные, чем угрожающие, и осознала, как выглядит ситуация со стороны