— Вор. Обычное дело, сударь, — пожал плечами Гварели.
— В Харбаде за воровство отрубают руки?
— Этот закон действует во всем эмирате.
— И что, воров меньше, чем на Западе?
— Мелких воришек действительно меньше. Зато больше грабителей и убийц, которым все равно нечего терять.
— М-да. И что, всегда казнят прямо вот так, посреди базара?
— Воров наказывают на рыночных площадях, потому что там они часто промышляют. Неверных жен забивают каменьями обычно посреди улицы, где они жили. Серьезных преступников — убийц и разбойников — казнят на площади перед тюрьмой. Ну а кто замешан в политическом заговоре, тех сажают на кол на центральной площади, перед дворцом градоправителя — наместника эмира. Это не то что какой-то воришка, на такое посмотреть полгорода собирается.
Не то чтобы в этих сведениях было что-то шокирующее — публичные казни практиковались и на Западе, и хотя на кол и не сажали, но колесования случались — но Элине не понравились сладострастные нотки в голосе Гварели. Подобно другим аристократам, она восхищалась воинами и презирала палачей. Хотя, если вдуматься, логики в подобном отношении немного — палач избавляет общество от преступника, а воин убивает законопослушных граждан (пусть даже они и послушны закону другой страны). Гриндазиец, впрочем, вряд ли имел основания симпатизировать харбадцам, по какую бы сторону закона те не находились — ибо этот закон считал продажу людей в рабство нормальным делом.
Они прошли мимо тощего человека, жонглировавшего горящими факелами, и Элина подумала, что, при ее регулярных тренировках с мечом, она могла бы без особых проблем освоить подобное ремесло — хотя, конечно, это было и не самое подходящее для дворянина занятие. Тем не менее, если в ближайшее время не отыщется более благородный способ заработка, придется ей забыть о гордости и вспомнить времена кочевого детства, когда графиня, которой тогда еще не было и девяти, не могла себе позволить гнушаться физической работой.
Помня о том, что у Фандертольда лучше не задерживаться, Элина, после неутешительной прогулки по рынкам, попросила Гварели показать ей какой-нибудь постоялый двор. Был, конечно, определенный риск, что если купец и впрямь решит ее преследовать, то ему не составит труда узнать нужный адрес у гриндазийца; один дихраз за молчание выглядел слишком ненадежной гарантией. Но выбирать не приходилось — без знания языка ее свобода маневра была слишком ограниченной. Элина, впрочем, не теряла времени даром и старалась запоминать слова и выражения, когда Гварели переводил ее вопросы и ответы торговцев. Правда, это было непросто — язык слишком сильно отличался от всех знакомых ей западных.
Постоялый двор — или, как его здесь называли, караван-сарай — выглядел целой крепостью внутри города. Постройки, предназначенные для гостей, с четырех сторон сплошной стеной огораживали внутренний квадрат двора; узкие наружные окна напоминали бойницы, а единственные массивные ворота и четырехугольные башенки по углам усиливали сходство с замком. Подобная архитектура была бы очень уместной где-нибудь на караванном пути вдали от городов, однако Элина поинтересовалась, к чему вся эта фортификация внутри Харбада.
— В городе всякое может случиться, — ответил Гварели. — Волнения или нападение бандитов, а гости хотят чувствовать себя в безопасности. Дворцы знати тоже хорошо укреплены.
Ворота были закрыты — их отворяли только в момент прохода каравана — однако рядом виднелась открытая калитка. Пройдя внутрь, мимо отдыхавших прямо посреди двора верблюдов и арб на огромных колесах, упершихся в землю растопыренными оглоблями, Элина и ее гид встретились с человеком, бывшим, вероятно, одним из подручных хозяина — для самого хозяина он выглядел недостаточно солидно. Элина через своего переводчика осведомилась о ценах за постой, и ответ вновь оказался неутешительным. Самая плохонькая комнатка и впрямь стоила пять дихразов. Тем не менее, графиня решила все же перебраться сюда на следующий день, а пока еще некоторое время попользоваться услугами Гварели.
Короткий зимний день меж тем уже клонился к вечеру, и маленький гриндазиец прозрачно намекал, что пора возращаться, ибо после наступления темноты комфортно на улице себя чувствуют только грабители. Элина, конечно, заявила, что ее меч чувствует себя комфортно в любое время суток, однако не стала настаивать на продолжении экскурсии, поскольку с приближением заката жизнь на улицах и площадях действительно замирала, общаться было не с кем, да и осматривать достопримечательности во тьме тоже смысла не имело. По дороге Элина уже напрямую распрашивала Гварели о местном языке; гриндазиец, как ей показалось, отвечал не очень охотно. Вернувшись в гостиницу Фандертольда, она попрощалась со своим гидом до завтра.