Время любить

У Катрин, колючие глаза которой не отрывались от лица Боа, создалось впечатление, что она увидела, как гнев отхлынул от него. Нечто похожее на сожаление промелькнуло в его взгляде. Он отвернул голову.

— Делайте как хотите! сухо сказал он. — Не благодарите меня!

Он ушел, но мимоходом Катрин перехватила брошенный на нее взгляд. Отныне этот человек стал ее врагом, она была в этом уверена. Но она никак не могла понять более чем странного выражения, с которым он посмотрел. В нем была холодная ярость, мстительность, но и что — то другое. И это другое, Катрин охотно бы поклялась, был страх.

Вот об этом-то она и думала в ледяной часовне, среди разноголосого хора, набожно славившего Спасителя. Что могло внушить страх или опасение столь уверенному в себе человеку, каким был Жербер, Боа?.. Так как подобный вопрос оставался пока без ответа, молодая женщина решила отложить его на будущее. Может быть, великое знание людей, которым обладала Эрменгарда, окажется полезным, чтобы разобраться в этом случае?

Она машинально вышла из церкви, как и другие, получила кусок хлеба, который у ворот богадельни раздавал монах, ответственный за питание, и опять пошла в рядах своих спутников — паломников. Она отказалась от лошади, предложенной ей Эрменгардой. Ее ногой, болевшей из — за большого волдыря, который теперь прорвался, очень ловко занялась сестра Леонарда, и теперь Катрин чувствовала себя способной идти.

— Я попрошу вашей помощи, когда буду совсем изнемогать, — сказала она Эрменгарде, которую две приютские монахини взгромоздили на большую лошадь, такую же рыжую, какой когда — то была Эрменгарда. Две другие усадили Жилетту на мирного иноходца, на котором до этого ехала одна из служанок вдовствующей госпожи де Шатовилен. Обе камеристки, устроившись на одной лошади, и четыре вооруженных всадника составляли свиту Эрменгарды. Они двигались в арьергарде всей группы паломников.

Ворота вновь раскрылись перед путниками, которые теперь выглядели веселее. Снег и туман предыдущего дня остались только в воспоминании. Солнце сияло в голубом небе, и свежесть утреннего часа предвещала прекрасный и теплый день. Едва переступив порог старого приюта, путники оказались на дороге, прямой и каменистой, протянувшейся прямо по склону долины, покрытой ковром новой травы. Это была первая площадка на гигантской лестнице, спускавшейся в глубокую долину Ло, откуда поднимался голубоватый туман.

Жосс Роллар и Колен Дезепинетт, словно по взаимному согласию, заняли места по обе стороны от Катрин. Второй, казалось, избавился от своего мрачного вида. Он любовался пейзажем, таким веселым в ясное утро, и улыбка у него была довольной и благодушной.

— Природа! — доверился он Катрин. — Какое величие! Как можно жить в наших гнилых и смрадных городах, когда вокруг столько свежести, чистоты и свободы!

— Да еще когда в этих самых городах столько мерзких женщин! — ударился в рассуждения Жосс, с любезной улыбкой обращаясь к своему спутнику.

Но парижанину вовсе не хотелось соглашаться с грубияном, и он, насупившись и пожав плечами, прошел немного вперед. Катрин взглядом спросила своего спутника, а потом произнесла:

— Почему он сердится? Вы ему сказали что-нибудь неприятное?

Жосс рассмеялся, подмигнул молодой женщине и весело поправил на плече свою котомку.

— Если вы хотите быть в хороших отношениях с превосходным нашим Коленом, — прошептал он, — избегайте говорить с ним о женщинах вообще и о его собственной жене в частности.

— Почему же?

— Потому что это самая ужасающая злюка, которую когда-либо забрасывал на землю дьявол, и если наш достойный друг, у которого нет склонности бродить по земле, устремился в паломничество, он сделал это только для того, чтобы сбежать от нее. У него есть все: здоровье, состояние, уважение окружающих. К несчастью, у него еще есть дама Оберж. Так вот, для того чтобы быть подальше от нее, я думаю, он пойдет в логово самого египетского султана! Уверен, между рабскими оковами и своим креслом на улице Одриетт он предпочтет оковы.

— Неужели он дошел до такой степени? — в ужасе воскликнула Катрин. — Она что, пилит его с утра до вечера?

— Куда там, хуже! — сказал Жосс трагическим тоном. — Она его нещадно бьет!

Впереди Жербер Боа запевал псалом, чтобы придать ритм ходьбе. Жосс же принялся напевать застольную песенку, у которой было одно важное достоинство — она была более веселой и игривой, нежели религиозное песнопение.

Глава вторая. РУБИНЫ СЕНТ-ФУА

За два дня они прошли трудную дорогу от Обрака через долину Ло и узкие ущелья Дурду к святому городу Конку. Они прошли целых двадцать лье только с одной остановкой — ночевкой в Эспальоне, в старинном командорстве рыцарей-тамплиеров, где солдаты-монахи из приюта Святого Иоанна Иерусалимского постарались подкрепить силы и ревностную набожность путников. В Жербера Боа будто вселилась неистовая злость: он не хотел слышать ни жалоб, ни вздохов от паломников своей группы.