Время летних отпусков

— Унь-Ягинский промысел, — продолжал Николай Филиппович, — никогда не будет выполнять план. Или же план ему нужно давать с гулькин нос — так, для приличия… Вы — геолог, Светлана Ивановна, и вам-то уж известно, что Унь-Яга отжила свой век. Наше месторождение никогда не считалось богатым, а эксплуатируется уже пятнадцать лет. Что ж удивляться, если теперь залежь окончательно истощилась?.. Дебиты скважин падают день за днем, а некоторые совсем выдохлись: сколько ни качай — получается из пустого в порожнее. Пора закрывать Унь-Ягу, из нее уже ничего не выжмешь.

«Да, залежь действительно истощена», — мысленно подтвердила Светлана.

А вслух спросила:

— Николай Филиппович, вы обо всем этом говорили на бюро райкома?

— Говорил.

— И что же?

Брызгалов нервно рассмеялся:

— Как что? Результат известен… Добро, еще строгача не вкатили!

Помолчали.

— А вы говорите — напутствие, совет… — чуть погодя с оттенком укора в голосе сказал Брызгалов. — Вот вам мой совет: эти два или три месяца, что вам придется заведовать промыслом, жмите на мастеров — пусть гонят добычу. Хотя бы с нарушением режима скважин. Тяните на плановую цифру. А потом… — Николай Филиппович подошел к вешалке, снял с крючка картуз защитного цвета и глубоко надвинул его на лоб. — Потом переводитесь на какой-нибудь другой промысел. Например, на Джегор. Буду рад вас там встретить…

За дверью, в коридоре, слышались топот ног, оживленные голоса. Это сходились на разнарядку мастера, вернувшиеся из леса: кто на попутной машине, кто на собственном мотоцикле, кто пешком — с ближних буровых. Светлана Панышко прислушалась к топоту, голосам.

— Николай Филиппович, — сказала она, — я прошу вас провести сегодняшнюю разнарядку…

Но Брызгалов, уже накинув на плечо брезентовый плащ, тыкал кулаком за спиной, отыскивая запропастившийся рукав.

— Нет, — ответил он. — Не могу. Не имею права. Это уже — ваши полномочия… До свидания.

И, не оборачиваясь, вышел.

Светлана подошла к окну, провела ладонью по стеклу, матовому от пыли. Но стекло не прояснилось: пыль прикипела к нему с другой, наружной стороны.

Сквозь эту пыльную пелену Светлана Панышко видела, как прошагал к своему дому Николай Филиппович Брызгалов — решительно, размашисто, крупно.

«Что делать? Ах да, разнарядка…»

После разговора с Брызгаловым на душе у Светланы было пустынно и смутно. Осталось гнетущее чувство неуверенности, бесполезности какой бы то ни было деятельности, ощущение скуки — беспросветной и серой, как эта пыль на окне.

Вот и отпуск, о котором она так мечтала, не состоялся. И вдобавок это назначение, которое будет в тягость и ей, и всем остальным.

«А все-таки правильно сделали — сняли Брызгалова», — вдруг решила она.

5

Наутро в комнату, где сидела Светлана Панышко, стремительно ворвался Бородай. Бухгалтер промысла. В сатиновых нарукавниках.

Если не брать в расчет эти сатиновые нарукавники, то весь облик Бородая ну никак, никак не вязался с обычным представлением о бухгалтерах. Обычно они строги, неприступны. Может быть, у себя дома они — воплощенное добродушие. А вот на работе совсем иное. Все им кажется, что улыбнись они разок помягче или на час-другой впади во благость — и уже кто-то полезет с нескромным заявленьицем, кто-то станет выпрашивать аванс в счет аванса, попытается, одним словом, нарушить финансовую дисциплину…

Даже со своим прямым начальством бухгалтеры осмеливаются вступать в пререкания. Скажем, начальство кладет резолюцию: «Выдать». А бухгалтер поперек той резолюции пишет свою: «Выплата незаконна. Не выдам». Тогда начальство кладет вторую резолюцию: «Выдать»… Ну, тут уж, конечно, бухгалтер выдает. Не может не выдать, потому что вторая резолюция для него — закон. Но совесть у него теперь чиста. И ревизор не придерется.

Так вот, бухгалтер Унь-Ягинского промысла Бородай не вполне соответствовал этому укоренившемуся представлению. Он никак не мог обрести строгий вид. Он стремительно бегал по коридорам и врывался в комнаты. Руки, ноги, голова — все это у него вечно пританцовывало. К тому же Бородай был крайне смешлив. Он насмешничал над другими и над собой, забавлялся по любому поводу и без повода. Казалось, что его очень смешит даже то обстоятельство, что вот он — Бородай — является бухгалтером. Что он просто ради смеха согласился быть бухгалтером. И сатиновые нарукавники для этого надел — ради смеха…

Никогда нельзя было угадать, всерьез говорит он или прикидывается? Издевается или шутит? За или против?.. Нельзя было угадать.

Бородай ворвался в комнату и положил на стол перед Светланой кусочек плотного картона:

— Будьте любезны, пожалуйста, распишитесь, Светлана Ивановиа. Это для банка. Послезавтра будем зарплату выдавать… Вот здесь.

Бородай узким ногтем мизинца указал графу.

— Авторучкой можно?

— Пожалуйста. Если не шариковая. Шариковой ручкой банк запретил — паста выцветает…