Время колоть лед

ХАМАТОВА: Я, скорее всего, смотрела на медицину глазами этих младенцев. Я врачей боялась. Но это, наверное, какое-то общее наше, советское, нет?

ГОРДЕЕВА: Презумпция вины больного. Я не могу это логически объяснить, но в советской медицинской системе координат ты как будто чувствовал себя виноватым в том, что заболел. И в дополнение к болезни должен был еще как-то страдать: от хамства, неудобства, боли. Так было всё устроено до тебя, так будет – потом. С этим сталкивался каждый, у кого что-то или кто-то начинал болеть.

ХАМАТОВА: Я это хорошо знаю: у меня болела спина, болела с самого детства, но к десятому классу стала болеть невыносимо. Потом выяснится, что эта боль была последствием неудачного падения, травмы позвоночника, но об этом ни я, ни мои родители не знали. И вот в десятом классе мы с мамой отправились в нескончаемый поход по врачам, точкой невозврата которого стало только что появившееся тогда в Казани ультразвуковое исследование, УЗИ. Один из первых казанских светил-узистов сказал моей маме, причем при мне, я стояла рядом: “Что вы с ней бегаете, смиритесь. У нее, видите, уже отсохла почка, она умрет”. На лице мамы не дрогнул ни один мускул. Мы вышли из кабинета и пошли к другим врачам. Спина продолжала болеть, отекали и болели ноги, что-то случилось с нервными окончаниями, и ноги перестали меня слушаться. Мы с мамой, испуганные и забитые, наконец добрались до Москвы. Высидели там очередь, и нам сказали: “Зачем вы едете в Москву, когда у вас в Казани работают все светила в этой области? И не надо здесь сходить с ума. Возвращайтесь и идите к такому-то”. Мы вернулись. Началась погоня за новым светилом, которому всё время было не до нас, некогда. И вообще не до пациентов с их вечными проблемами. В конце концов мы поймали его в лифте: это был старый советский лифт с неяркой лампой в углу. У меня до сих пор перед глазами картина, как какой-то чужой важный человек смотрит мои снимки в полумраке лифта и спокойно говорит маме: “Ну, всё ясно: в двадцать пять лет у нее отсохнут ноги. Абсолютно. Тут ничего не поделаешь – это очевидный инвалид. До свидания”. И мама опять сохраняет непроницаемое выражение лица. И мы уходим на следующий круг бесконечных унижений, поисков врачей и ожидания их под дверью, и у меня складывалось стойкое ощущение, что в медицинском мире всем на всех наплевать. Но не наплевать было маме: она продолжала таскать меня по врачам, заставляя их искать причину моей боли “методом тыка”. И всё же мы отыскали другое светило, профессора, который смотрел мои снимки уже не в лифте, а в кабинете. И оказалось, что это межпозвоночная грыжа, связанная с падением в детстве, идет воспалительный процесс, который провоцирует боль, онемение и всё остальное.

ГОРДЕЕВА: Это он принес тебе в больницу с умирающими тараканами Брука?

ХАМАТОВА: Он. И вот он сам, и все эти круги медицинского ада, через которые мы с мамой прошли, немедленно всплыли у меня перед глазами, когда заболел сын моих казанских друзей. Тогда я жила уже наполовину в России, наполовину в Германии и видела, как серьезно отличается их медицина от нашей. Я понимала, что приговор у нас – это совсем необязательно приговор в Германии, я придумала, как и у кого буду просить деньги на лечение нашего мальчика. Мне только нужен был совет, куда бежать, в какую клинику проситься. В безысходности я прибежала к самому мудрому и очень важному в моей жизни человеку, Галине Борисовне Волчек. Галина Борисовна откуда-то выудила “спасительный” телефон, по которому я немедленно стала звонить. На другом конце провода зазвучал звонкий и деловой женский голос. Галина Анатольевна.

Галина Анатольевна Новичкова, в то время – замдиректора НИИ детской гематологии – была уже большим ученым, но оставалась практикующим врачом и буквально не вылезала из отделения. Но я ничего этого еще, разумеется, не знаю. Единственное, что сбивает меня с намеченного пути, – это убедительность голоса моей собеседницы. Она буквально приказывает привезти нашего мальчика в Москву, в отделение общей гематологии Российской детской клинической больницы – обследовать, уточнить диагноз. Я пытаюсь вставить какие-то слова про то, что смогу отыскать денег на заграничное лечение, а она повторяет: “Разговаривать предметно о плане лечения можно только после обследования, которое необходимо провести в нашей больнице. Наши врачи вполне компетентны и в плане диагностики, и в плане лечения”. Я ее сто раз переспросила: “Вы уверены? Вы уверены, вы уверены, вы уверены?” Она сказала “Да. Я уверена”.