Время колоть лед

Но Бахтик – это человек, который и в сказке не знает полумер. Он сделал местных жителей частью нашей истории, частью картины. В кадре иногда присутствуют по сотне человек из местных жителей и происходит сразу несколько одинаково важных действий – снять это было почти невозможно, но Бахтику удавалось. Правда, только в том случае, если все местные хотели и соглашались работать в этот день. Такое бывало не всегда, а точнее – совсем не часто. У таджиков есть такое понятие – гап, что по-таджикски значит “разговорчики”. Это священные часы, в которые мужчины садятся и обстоятельно беседуют. Разумеется, никакие контракты и съемки на гап повлиять не могут. На картине в самом начале работала замечательная девушка, линейный продюсер Сильвия, приехавшая, как положено европейскому продюсеру, с большой папкой, в которой цветными фломастерами был расчерчен график съемок, перемещения артистов, группы – всё. Бахтик предупреждал: “Женщина не справится здесь, это Таджикистан”. Но в Европе ему никто не поверил. Конечно, Сильвии было не под силу справиться ни с гапом, ни с многовековыми традициями – ее, женщину, вообще не воспринимали как человека. У Сильвии началась депрессия, она уехала, ее сменил другой продюсер, но это не слишком изменило ход дела. Как-то мы с Морицом, уже загримированные, садимся в машину, чтобы ехать на съемку. С нами – наш швейцарский гример Якоб, один из лучших и самых дорогих гримеров в европейском кино. В машине я засыпаю тут же, но вскоре Мориц меня будит: “Кажется, мы едем не туда”. А понять это довольно трудно, потому что вокруг таджикское бездорожье без единого указателя. Но сегодня мы едем на ту точку, на которой уже были, я смотрю в окно и понимаю, что мы действительно едем не туда. Спрашиваю водителя: “А куда мы едем?” И он так спокойно отвечает: “А… Арбуз моему брату надо завезти, он болеет”. “Вы что, какой арбуз!!! У нас съемка, съемочный день, солнце, деньги идут. Вы хотя бы представляете, сколько стоит съемочный день у этого артиста?” – возмущаюсь я, кивая на Морица. А Мориц Бляйбтрой тогда – едва ли не самый высокооплачиваемый артист европейского кино, только что вышел фильм “Беги, Лола, беги” с ним в главной роли. Водитель, невозмутимо: “И что?” Мориц меня всё время пихает: “Переведи, что он сказал, что он сказал, переведи, куда мы едем?” Я объясняю: “Мы едем в больницу, отвезти арбуз его брату”. Тут Мориц как заорет: “Вы что, с ума тут все посходили? У меня съемочный день начинается с момента грима, мы должны снимать! У нас стоит картина! Какой еще арбуз! Я приехал сниматься в кино”. И тут водитель, который не просто из любезности взялся нас подбросить, нет, он работает на картине, получает зарплату и всё такое, – вот этот водитель бьет по тормозам, останавливается и говорит: “Я что-то не понял, вам что главнее – здоровье человека или какой-то культур-мультур?” Тут-то мы поняли, что то, чем мы занимаемся, – не самое главное, и покорно потряслись в больницу, там прождали водителя часа полтора-два и лишь потом поехали на площадку. Надо ли говорить, что больница и съемочная площадка находились в разных концах, так что, когда мы приехали, стемнело, и съемочный день кончился. Но это никого не удивило.

Было чуть ли не в порядке вещей, когда съемочный день срывался. По разным причинам. Но чаще из-за отсутствия в Таджикистане такого понятия как дорога. К примеру, выезжаем мы на съемку пятью машинами, с грузовиками, которые везут все костюмы и весь реквизит, потому что неизвестно, что сегодня понадобится Бахтику, с артистическими вагончиками, которые больше похожи на вчерашние наркопритоны или бордели, с дрессировщиком Валерой и всем его подопечным зверьем… И вот эти пять машин едут по дороге, которая внезапно разветвляется и превращается в пять дорог. И никто не знает, куда ехать: навигаторов и GPS еще не существует. Мы колесим, колесим и, в конце концов, встречаемся на точке, где должна проходить съемка. И солнце садится. Съемочный день окончен. И мы возвращаемся.

Мы жили в каком-то советском профилактории, где нам с Морицом выделили вип-домик. Ну как вип-домик – просто отдельно стоящий домик с общим входом и комнатами с ванной. Мы приезжали со съемок в полуобморочном состоянии, ничего уже не различая, но не различить, что в ванной начинают собираться какие-то гигантские жабы, было невозможно. Я попробовала об этом поговорить с юным пареньком, таджиком, который нас как бы охранял, а на самом деле спал, опершись на автомат у входа. Он пожал плечами и не понял, почему я так нервничаю. Я стала запирать жаб в ванной комнате, но они как-то в геометрической прогрессии размножались и стали заползать в комнату. Однажды я обнаружила их уже в изголовье кровати, а когда откинула одеяло, то под ним на простыне сидел скорпион. К этому почти невозможно было привыкнуть, но мы все оказались в зазеркалье и привыкли.