Время иллюзий

До большого взрыва пространство было заключено в нечто, что физики определили и назвали всепоглощающей черной дырой. Трудно представить эту самую черную дыру, которая уничтожает все, в том числе и время. Все замирает, никакого движения.

Даже идея божественного создания вселенной при этом напрочь разрушается, ибо у Бога не было ни капли времени, чтобы произнести хотя бы: «Да будет свет!»

Загадка зарождения и смерти человека очень близка к этому научному описанию мироздания. Рождение и взросление человека или расширение и размножение клеток организма, накопление энергии, старение и вплоть до смерти, казалось бы, обязательно должны сопровождаться свечением или, как говорит нам религия, святым духом.

Так вот это свечение и интересовало Николая Константиновича.

«Может быть, вся суть жизни, о причинах зарождения которой так долго не могут договориться философы, лежит в простой истине, что материя и дух или свет души, по существу, не могут существовать друг без друга», – думал он, – «Вот Эйнштейн… Тоже Альберт… С виду шкодник и проказник, с усмешкой относящийся к серьезным вещам, а по восприятию жизни – гений. И Альберт Иосифович, невеселый, молчаливый, резкий в оценках, хотя, в общем, тоже не лишен достоинств, но жизни не чувствует, плодит рабов для своего обогащения. А богатства-то эти накоплены предыдущими поколениями…»

Николай Константинович позвонил Всеволоду, сообщил, что подписан приказ о его увольнении и просил зайти.

Всеволод был предупрежден задолго до этого, но надеялся, что все образуется и в глубине души считал это недоразумением. Он говорил об этом со своей начальницей. После того, как Римма Леонидовна спокойно и почти ласково объяснила, что она не в курсе и это решение руководства, связанное с выявленными нарушениями режима службой безопасности, он даже успокоился.

Но после звонка кадровика Всеволод был необычно растерян. Он, еще не понимая до конца, что произошло, спустился на второй этаж и зашел в кабинет.

Почувствовав его волнение, Николай Константинович был немногословен.

– Проходите, Всеволод Петрович.

Всеволод безропотно сел, с надеждой глядя на кадровика.

– Николай Константинович, для меня все-таки осталось непонятным решение об увольнении.

Кадровик попытался еще раз объяснить:

– Пожалуй, надо было вам согласиться со мной… и перейти в производственный отдел.

– Но я думал, что Римма Леонидовна сможет меня защитить.

– Странный вы человек, Всеволод Петрович. Работаете у нас совсем немного, советы не слушаете, людей совсем не знаете… здешних взаимоотношений не понимаете.

Всеволод поднял глаза.

– Что же вы посоветуете мне теперь делать?

Николай Константинович проникся сочувствием – так много в них было наивного разочарования.

– Но вы же не хотели меня слушать. А сейчас уже советы не помогут…

«Что же мне ему посоветовать? Быть осторожней? Но это в мои пятьдесят с хвостиком будет понятно. А в тридцать? …А ведь он слабый и… не самостоятельный».

Николай Константинович сухо произнес:

– Вот, распишитесь в приказе.

Всеволод расписался, не глядя.

– Вы даже не читаете, по каким причинам вас увольняют.

– А какая разница?

– Просто надо быть внимательней к себе, к своей жизни…

– А что можно изменить, если приказ подписан?

– Вы правы… сейчас ничего уже сделать нельзя. Хочу вам объяснить. В течение испытательного срока вы получили предупреждение, потом – нарушали дисциплину: не раз отсутствовали на работе более 4-х часов.

Всеволод вспомнил о поездках в рабочее время.

– Но это же с согласия Риммы Леонидовны, – тихо произнес он.

«Совсем как маленький», – подумал кадровик.

– Вы знаете, Всеволод Петрович… Меня интересует один вопрос: зачем вы посещали митинги протеста?

– Откуда вам известно? – спросил он и тут же вспомнил прищуренные глаза полицейского офицера.

– Зачем вам все это? – продолжал Николай Николаевич.

– Да это просто так…

– Просто?

«До чего же он не серьезен… Как же я просмотрел», – кадровик отвернулся к окну.

«Хотя можно было заметить… амбициозный, умеренный в поиске, слабой воли и не способный реально оценивать ситуацию. И вовсе не случайно его музыкальное пристрастие к року».

Кадровик знал, что лирическая музыка воспитывает романтизм и реальную самооценку, а любовь к классике ведет к широкомасштабному мышлению, усиливает глубину мысли и силу характера. И логика его была предельно проста: во времена классики, в которой осталось лучшее, люди были чище, честнее, сильней. Со временем появился джаз, рок и, наконец, попса.

Не менее интересна была его своеобразная оценка человека по пристрастиям к живописи и архитектуре. Помимо эмансипации, тут важно разграничить чувственные ассоциации в понимании света и разноликой тени или тепла и тонкой прохлады.

В свое время он проникся сочувствием к молодому человеку, но после сегодняшнего разговора он стал ему совершенно безразличен.

– Всеволод Петрович, мне очень жаль, я искренне сочувствую вам.

– Спасибо.

– Трудовую книжку получите через час и… расчет в любое время в бухгалтерии, – посмотрел на Всеволода кадровик, – А пока вы свободны.

– Хорошо.

Всеволод вышел из кабинета.