И я попытался оправдать нашу Землю и коней графства Мит, и сказал — мол, я сомневаюсь, что даже самый проворный ветер, какой только можно найти в поднебесье, сумеет добраться сюда из Норвегии скорее, чем один из наших скакунов домчится из Тары до Керрага, но тут лебедь принялся упрекать несчастных земных коней в том, что им необходимы и отдых, и еда, тогда как четыре великих ветра, которые он встречал в небе, вовсе не нуждаются в подобных пустяках; среди них был, кстати, один стомильный ураган, рядом с которым, по словам лебедя, лучшая наша лошадь выглядела бы глупо. И тут я решил, что лебедь, у которого уже больше тысячи лет не было на земле никакого достойного дела, думает об унылых и пустых пространствах холодных небес слишком хорошо.
Вот почему я постарался привлечь его внимание к более серьезным вещам; так, я сказал лебедю, что в мире не найдется ничего такого, чему нельзя было бы противопоставить какой-то другой вещи, и это относится и к футболу, и к скачкам, и ко всему остальному, о чем ему только приходилось слышать, и, безусловно, это правило приложимо и к заклинаниям. Иными словами, сказал я, если одна скверная старая ведьма заколдовала его, другая может снять с него заклятье.
«Это действительно так?» — спросил он.
«Конечно», — ответил я и рассказал лебедю, как я съел феникса и благодаря этому обрел способность видеть существа, обитающие за гранью обыденности, и еще я сказал, что смогу отыскать для него какую-нибудь ведьму быстрее, чем мальчишка в большом городе сумеет вызвать вам такси. И возможно, добавил я, эта ведьма найдет заклинание против той, первой ведьмы, которая превратила вашу милость в лебедя; если я все же не сумею отыскать подходящую колдунью, то попытаюсь составить собственное заклинание против злых чар. Но царственная птица почему-то заинтересовалась моим предложением совсем не так сильно, как можно было ожидать — она только расправила перья и, вместо того, чтобы слушать дальше, изогнула шею и стала любоваться своим отражением в воде.
«Ну что, сделать мне это для вашей милости?» — спросил я довольно резко, чтобы привлечь внимание лебедя.
Увы, он, по-видимому, так долго размышлял о небе и о маленьких озерцах в обрамлении пустынных холмов, что совершенно утратил интерес к нормальным людским делам и заботам; как бы там ни было, лебедь сказал:
«Ах, нет, что вы, мне не хочется вас затруднять. Ведь через тысячу лет заклятье рассеется само собой».
Глава VII
Ведьмы
Помнится, дело было в конце октября. Я охотился на бекасов, но они еще не вернулись из Норвегии или где там они обычно проводят лето, поэтому я настрелял их совсем немного, да и были они совсем не так хороши, как в предзимье; недаром говорят, что по-настоящему вкусны только бекасы, добытые после первых заморозков. И вот как-то раз, когда за весь день я подстрелил всего двух или трех птиц, мне пришла в голову мысль отложить ружье и побеседовать с Пэдди О’Хоуном. Сказано — сделано, и на следующий же день я отправился к домику его матери и спросил, не работает ли Пэдди в саду.
— Даже не знаю, — ответила старая миссис О’Хоун. — Но он в саду, это точно.
— Я хотел бы кое о чем его расспросить, — сказал я.
И, выглянув из дверей, она тотчас позвала сына, а Пэдди откликнулся. И пока он шел к дому, я сказал миссис О’Хоун, о чем я хотел поговорить с Пэдди, ибо мне думалось, что, обладая волшебным зрением, он должен видеть хотя бы некоторых из тех таинственных тварей, которые, как известно всей Ирландии, бродят в ночной темноте в канун Дня Всех Святых. А до этого дня оставалось совсем немного.
— Скажите, — спросил я, — разве после наступления темноты в канун Дня Всех Святых Пэдди не видит множество странных вещей?
— Может, и видел бы, — ответила миссис О’Хоун, — если бы я не запирала его в доме.
— Но зачем вы это делаете? — спросил я. — Разве вам не интересно, что он видит?
— Вечером в канун Дня Всех Святых из своих убежищ выбираются даже такие существа, о которых мы ничего не знаем, — сказала миссис О’Хоун, — А я не хочу, чтобы Пэдди с ними водился.
Тут вошел Пэдди, и мы поздоровались.
— Как жаль, — сказал я, — что ты ни разу не видел, что происходит в округе в канун Дня Всех Святых.
— Это так, — подтвердил Пэдди.
— Очень жаль, — повторил я. — Разве не так, миссис О’Хоун?
— Вот уж не знаю, — проговорила она, и тогда я снова посмотрел на Пэдди. А Пэдди сказал:
— Да я, наверное, все равно ничего не увидел бы!
Тут я понял, что выбрал неверный путь, не соглашаясь, — пусть и не очень резко, — с наставлениями, что давала сыну миссис О’Хоун, ибо теперь оба они прибегли к уклончивым ответам и молчанию, которые были мне слишком хорошо знакомы. Я не сомневался, что скоро они и вовсе начнут утверждать, будто Пэдди не ел никакого феникса, и тогда я не мешкая сменил тактику.
— Похоже, вы совершенно правы, миссис О’Хоун, — сказал я. — Кто знает, что мог бы увидеть Пэдди, если бы вы позволили ему выйти из дома в ночь накануне Дня Всех Святых. И кто знает, как подействовало бы на него увиденное. Никто не может сказать это заранее.