Время и боги: рассказы

Не принято обсуждать публично исключение из какого бы то ни было клуба его члена. По двум причинам: с одной стороны, это с очевидностью вредит клубу, а с другой — такие обсуждения обычно невыносимо скучны публике. Но некоторые аспекты недавнего исключения мистера Таббнера-Уорбли из Клуба избирателей столь необычны, что оно выбивается из общего порядка. Нет нужды объяснять, что Клуб избирателей — это очень старый клуб и что его основатели всегда стремились сделать его как можно более закрытым, для чего одно из требований к членству, как следует из его названия, состояло в том, чтобы каждый кандидат имел право избирать в парламент. И если этому требованию сейчас отвечает несколько большее количество народа, чем предполагалось изначально, то виноват в этом не клуб, который непоколебимо придерживается этого правила, а государство.

Я упомянул об этом правиле, просто чтобы объяснить название клуба; но правило, важное для моего рассказа, правило, в соответствии с которым был исключен Таббнер-Уорбли, состояло в том, что если ежегодный взнос платили чеком, то чек должен быть кроссирован*. Член клуба, о котором идет речь, обычно платил посредством банковского поручения, и банк, а точнее, один из его клерков, нанятый на временную работу уже в войну, выписал некроссированный чек. Ответственность за это, разумеется, легла исключительно на Таббнера-Уорбли и, в соответствии с другим правилом, которое предусматривало исключение в наказание за предумышленное нарушение устава клуба, он был исключен. Вот и все, что известно об этом сейчас, — правление сочло, вполне достаточно; но мне кажется, обстоятельства, которые заставили правление действовать именно таким образом, настолько неординарны, что заслуживают обнародования.

Таббнер-Уорбли вошел в возраст, когда жизненные интересы и страсти стали его покидать; но вместо того чтобы совершать моцион или придерживаться диеты, он обратился к врачу. Что само по себе совершенно разумно, неразумно только придавать слишком большое значение обыкновенной апатии и вялости, не страдая никакой определенной болезнью, которую могут излечить врачи. Наверное, доктор прописал каломель*, но это не возымело действия, и через несколько дней врач понял, что столкнулся со сложнейшей задачей: лечить человека, который ничем не болен. Скоро он обнаружил, что его медицинские знания неприменимы в данной ситуации, и стал давать Таббнеру-Уорбли некоторые общие рекомендации относительно диеты и прочего, и вспомнил о последних достижениях медицины, которые сам еще не опробовал, но которые могли помочь или не помочь в подобных случаях. В конце концов, нет другого пути проверить на практике последние достижения медицины, кроме экспериментального; и поскольку к экспериментам над животными относились весьма неодобрительно, оставались пациенты.

— Существует новый препарат, — сказал доктор Потринггон, ибо именно к этому специалисту обратился Таббнер-Уорбли, — которым лечат случаи, подобные вашему. Совсем новый и пока широко не используемый, но вреда он вам не принесет.

И он вкратце рассказал об ardor canis[11] — вытяжке из мозга собаки, которая, будучи введена в вену, возбуждает, если верить ее разработчику, бодрость, интерес к жизни и кипучую энергию, столь знакомые всем, кто имел дело с собаками.

— Не скажу, — заключил доктор Потринггон, — что он сделает с вами все, что обещает доктор Шнильц, но в вашем случае даже слабая стимуляция может восстановить баланс, который, мы, ээ, надеемся и, ээ, ожидаем…

— Огромное вам спасибо, — тепло сказал Таббнер-Уорбли.

И на следующей неделе прошел курс лечения. Не думаю, что доктор Потринггон хоть сколько-нибудь верил в это новое открытие, но уколы, тем не менее, делал. Вероятно, он просто устал от Таббнера-Уорбли, и это естественно: он был хороший врач, а перед ним был человек, которого не от чего было лечить. С таким же успехом можно попросить скрипача сыграть на досках забора, из которых нельзя извлечь никакой музыки. И к тому же Таббнер-Уорбли был скучный малый, можно сказать, скучный, как собака, хотя это совершенно неправильно, ибо собаки не бывают скучны. Результат лечения поверг доктора Потринггона в величайшее изумление.